Алексей Новиков - Впереди идущие

– Что же скажут читатели «Современника»? – заключил Некрасов свой рассказ Белинскому.

– Я выскажу нашу точку зрения в годовом обзоре. Тут без спора не обойтись. – Белинский уже готов был начать бой.

– На страницах одного журнала? Воображаю, как обрадуются наши противники!

– Зато нас поймут друзья. Надо предвидеть трудности, Николай Алексеевич!

Трудности не заставили себя ждать. Иван Иванович Панаев заканчивал «Родственников» и предназначил новый роман в первые номера «Современника». Панаев честно служил своему знамени. Только не замечал Иван Иванович, что заметно уступает он молодым авторам. Вроде бы походили его повести на вчерашний суп.

Между тем вопрос о художественном произведении для первого номера «Современника» был заявкой на будущее. Лучше бы всего открыть журнал романом Герцена «Кто виноват?». Но первая его часть уже была опубликована в «Отечественных записках». Начать с перепечатки невозможно. Решено было дать весь роман как бесплатное приложение к первому номеру «Современника». Оставалась «Обыкновенная история» Гончарова. Она могла привлечь внимание к журналу. Но попробуй объяснить даже долготерпеливому Ивану Александровичу, что из-за Панаева откладывают его повесть. Возьмет да и передаст ее в «Отечественные записки»!

– А может быть, все-таки уговорим Панаева? – Белинский глядел на Некрасова с надеждой. – Куда будет лучше, если «Родственники» подождут!

– Нет, Виссарион. Григорьевич! Панаеву нельзя нанести такой обиды. Если бы не он, не бывать бы «Современнику». Иван Иванович первый и единственный добыл деньги для журнала… – Некрасов замялся. Давно хотел он рассказать о происшедших в его жизни событиях.

Ничуть, казалось, не удивился Белинский. О многом он догадывался. Что за беда, если рушился карточный домик Панаевых? Всем станет легче дышать. И позавидовал Некрасову: нашел себе подругу по плечу. Про Авдотью Яковлевну он всегда говорил: «Умница! Необыкновенная умница!»

Слушал Некрасова Виссарион Григорьевич и улыбался, даром что для него самого давно прошла пора романтических мечтаний. И вдруг нахмурился, не веря собственным ушам.

– То есть как это жить вам под одной крышей с Панаевым? – спросил он.

Некрасов рассказал о единственной просьбе Ивана Ивановича и о том, что Авдотья Яковлевна бессильна была ему отказать.

– А вы? Вы же человек сильного характера!

– Должно быть, любовь оказалась сильнее меня, – признался Некрасов. – И что же получилось, Виссарион Григорьевич? Ложных отношений между нами нет, но ложное положение остается.

– И эту тайну все вы будете сохранять? – Белинский был поражен. – Да Иван Иванович первый при случае разболтает и еще будет перед какой-нибудь маскарадной мамзелью рисоваться благородством своих чувств.

– Иван Иванович, как и мы с Авдотьей Яковлевной, волен в своих действиях. Чем скорее тайна обнаружится, тем, думаю, всем станет легче.

– Слушаю – будто модный французский роман читаю. – Белинский задумался. – Не знаю, как подобные истории решаются во Франции, а у нас – какая пища моралистам и сплетницам! Вам будет горше всех. Вы об этом подумали?

Некрасов это знал.

– Беру грех на себя, – встретил на следующий день Некрасова Белинский. – Имею в виду «Родственников», чтоб им вовсе сгинуть! Негоже сейчас иметь вам щекотливую распрю с Панаевым. Надеюсь, оправдаемся перед читателями, когда напечатаем в следующих номерах «Обыкновенную историю» Гончарова. Надо бы для верности уплатить ему гонорар заранее. Деньги найдутся?

– Пока есть. Я сдал в типографию «Лукрецию Флориани». Подписчики получат роман Жорж Санд как бесплатное приложение.

– Слушать вас – истинное наслаждение, – откликнулся Белинский. – Можно подумать, что располагаете неиссякаемой казной. Когда, однако, подкрепит нас деньгами молчальник Толстой?

– Увы! Вот долгожданный его ответ, – Некрасов показал вексель, присланный Толстым на двенадцать тысяч пятьсот рублей.

– Хоть на половину раскачался! – обрадовался Белинский.

– Вексель я верну ему обратно, – отвечал Некрасов, к полному недоумению Виссариона Григорьевича. – Во-первых, сам Толстой просит обойтись, при возможности, без использования его векселя. А во-вторых, совершенно невозможно этот вексель здесь учесть.

– Подкузьмил, стало быть, просвещенный помещик?

– Я его не виню. У нас на Руси часто не сбываются самые благородные порывы.

– А как же «Современник»? – Белинский был озадачен. – У меня из головы не выходят расходы, которые вы производите.

– Держусь капиталом Панаева и пятью тысячами, присланными мне Натальей Александровной Герцен. До крайности вряд ли дойдем. Есть первые сведения о подписке – идет как нельзя лучше.

Некрасов собрался уходить.

– А почему не заглянет ко мне Авдотья Яковлевна? – спросил, прощаясь, Белинский. – Скажите ей: стыдно не навестить болящего.

Авдотья Яковлевна не замедлила с приходом.

Взглянул на нее Виссарион Григорьевич – и ахнул: что делает с человеком счастье! Никогда еще не была Авдотья Яковлевна так хороша.

– Помните, сударыня, как я первый тащил к вам Некрасова, а он, медведь, упирался?

Авдотья Яковлевна, оглянувшись на двери, приложила палец к губам.

– А чего же вам таиться, голубушка?! – воскликнул Белинский. – Вы лучше меня послушайте! Некрасов в то время до ужаса боялся: вдруг вы заговорите с ним по-французски…

– Лучше расскажите о своем здоровье, – все еще смущалась Авдотья Яковлевна.

– Не мне о своем здоровье говорить? – отмахнулся Белинский. – О том медикам думать. А я – вон какой молодец! И вы о моих заслугах помните. Неустанно мысли Некрасова на вашу особу направлял. Шутил, конечно… А может быть, и не шутил?.. – Взял гостью за обе руки. – Надо бы пожелать вам счастья, да куда же еще? – Отошел от нее и еще раз пошутил: – Если бы не я, может быть, все бы размышлял Некрасов насчет скрипучих своих сапог.

Авдотья Яковлевна слушала и смеялась.

В кабинет вошла Аграфена. Обвела собеседников строгими глазами: нашли время для смеха!

– Виссарион Григорьевич, – сказала она, – Мари просила послать за акушеркой…

Следующие дни плохо запомнились Белинскому. Сознание начало проясняться с той минуты, когда ему объявили: «Родился сын!»

Сын лежал рядом с исстрадавшейся Мари. Родильнице нужен полный покой. Двери дома наглухо закрылись для всех, кроме врача.

На столе у Виссариона Григорьевича накапливались книги и свежие журналы. Ежедневно получал записки от Некрасова. Панаев сообщил о «Родственниках»: кончил повесть, сдали в типографию.

Виссарион Григорьевич с особенным вниманием читал «Отечественные записки». Прочитав повесть Григоровича «Деревня», не мог удержаться от восхищения: