Алексей Новиков - Впереди идущие

Глава пятнадцатая

Гоголь жил у Жуковского во Франкфурте, в тех же комнатах, в которых обычно останавливался. Ни разу не заглядывал в единственную тетрадку «Мертвых душ», которая спаслась от огня. Впереди было много других, неотложных дел.

Когда в Петербурге выйдет «Переписка», когда читатели узнают историю «Мертвых душ» и душевного просветления автора, можно переиздать первый том. Раньше он думал, что нужно подвергнуть книгу коренной переделке, теперь в Москву пошел наказ Шевыреву: выпустить «Мертвые души» в том же самом виде, на такой же бумаге, в той же типографии, в том же количестве экземпляров. Прибавится только предисловие.

«В книге этой, – писал Гоголь в предисловии, – многое описано неверно, не так, как есть и как действительно происходит в русской земле… Притом, от моей собственной оплошности, незрелости и поспешности произошло множество всяких ошибок и промахов, так что на всякой странице есть, что поправить…»

Пусть же читатели придут на помощь! Сколько раз взывал Гоголь об этой помощи! Ни одна душа не откликнулась. Пусть хоть теперь каждый, кто богат опытом и познанием жизни, сделает свои заметки на всю книгу, не пропуская ни одной страницы; пусть читает он книгу не иначе, как взявши в руки перо и положив перед собой лист почтовой бумаги.

К людям, наделенным воображением, была обращена особая просьба: проследить пристально всякое лицо, выведенное в книге, и сказать автору, как должны поступать эти лица в разных случаях и что с ними, судя по началу, должно произойти.

А чтобы побудить читателей к делу, автор предупреждал, что он не может выдать последних томов своего сочинения до тех пор, покуда не узнает русскую жизнь со всех ее сторон, хотя бы в такой мере, в какой ему это нужно знать для сочинения.

Теперь-то наверняка раскачаются читатели-лежебоки!

Но все еще не исполнил Гоголь неотложных дел. Ведь объяснил он в «Переписке», что не было у него намерения раскрыть в «Мертвых душах» раны или внутренние болезни России. А «Ревизор»?

До сих пор идет комедия на сцене и собирает толпы людей. Надо подсказать зрителям верное заключение, которое не догадались вывести они сами.

На столе у Гоголя появился четко написанный лист: «Ревизор с развязкой. Комедия в пяти действиях с заключением».

В «Развязке» представлена театральная сцена после окончания комедии. На сцену выходят актеры и актрисы, чтобы увенчать венком первого комического актера; появляются театральные любители. От похвал искусству первого комического актера разговор переходит на только что сыгранную пьесу.

– Позвольте мне, – говорит театральный любитель, принадлежавший к большому свету, – сделать то самое замечание, которое сделал я во время первого представления: не вижу в «Ревизоре» никакой существенной пользы для общества.

– Я даже вижу вред, – поддерживает его другой господин из театральных завсегдатаев. – В пиесе выставлено унижение наше… Как сметь сказать в глаза всем: «Что смеетесь? – Над собой смеетесь!»

– Несмотря на все удовольствие, которое возбуждают ловко найденные сцены, – продолжает человек большого света, – несмотря на комическое даже положение многих лиц, остается что-то эдакое… я вам даже объяснить не могу, – что-то чудовищно-мрачное, какой-то страх от беспорядков наших. На меня ни одна трагедия не производила такого печального, такого тягостного, такого безрадостного чувства… Я готов подозревать даже, не было ли у автора какого-нибудь особенного намерения произвести такое действие.

– Догадались, наконец, сделать этот запрос, – вступает в разговор первый комический актер, который до сих нор слушал спор молча. – Все более или менее нападали на тягостное впечатление от комедии, и никто не спросил, зачем было производить его?

Всеобщее любопытство возбуждено. Следует монолог первого комического актера:

– Всмотритесь пристально в этот город, который выведен в пьесе: все до единого согласны, что этакого города нет во всей России, не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды; хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли?

Первый комический актер делает многозначительную паузу.

– Ну, а что, если это наш душевный город? Побываем теперь же в безобразном душевном нашем городе, – взывает первый комический актер, – который в несколько раз хуже всякого другого города, в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей!..

Михаил Семенович Щепкин, для которого предназначалась главная роль в «Развязке», прочитает пьесу и напишет Гоголю:

«Не давайте мне никаких намеков, что это-де не чиновники, а наши страсти. Нет, я не хочу этой переделки; это люди, настоящие, живые люди, между которыми я взрос и почти состарился… Нет, я их вам не дам, пока существую. После меня переделывайте хоть в козлов, а до тех пор не уступлю вам даже Держиморды, потому что и он мне дорог!»

Но, пожалуй, и не дойдет до Гоголя предостерегающий голос. Взор его устремлен к небу: пусть в Русской земле что ни есть, от мала до велика, стремится служить тому же, кому все должны служить. К верху! К верховной вечной красоте! Этими словами заканчивалась «Развязка».

Покидая Франкфурт, душевно простился Николай Васильевич с Жуковским. Василий Андреевич отпускал дорогого гостя неохотно. Никогда еще не был так душевно близок ему Гоголь новыми своими мыслями.

А странник, стремившийся в Италию, снова проехал многие города, даже в Риме не задержался. Проехал его, как почтовую станцию. Теперь, из Неаполя, когда будет божье указание, он отправится в святую землю.

Между тем вокруг еще не вышедшей в свет «Переписки» уже завязывалась кутерьма. Ее начал старый друг Гоголя Аксаков. Чем больше узнавал он о содержании печатавшейся в Петербурге книги, тем яснее утверждался в мысли: «Остановить! Спасти Гоголя от позора!»

Сергей Тимофеевич написал Плетневу:

«Вы, вероятно, так же, как я, заметили с некоторого времени религиозное направление Гоголя, впоследствии оно стало принимать характер странный и наконец достигло такого развития, которое я считаю если не умственным, то нервным расстройством… Неужели же мы, друзья Гоголя, спокойно предадим его на поругание многочисленным врагам и недоброжелателям?»

Петр Александрович прочитал письмо и снисходительно улыбнулся: помешать Гоголю в его желании стать истинным христианином?

Как и прежде, часто молился Петр Александрович о Николае Гоголе, но молитвы не могли вытеснить главной мысли: готовится благодаря Гоголю великое торжество для благомыслящих. Вот этого не может понять старик Аксаков.