Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

С. А. Радищевой

Смоляные волосы откинуты,Желтый глаз прищурен и пытлив.Треугольниками брови сдвинуты,А в лице оливковый отлив.Оттого ль, что твой шатер заплатанныйВек за веком уплывал в закатИ алел, как пламя, туго скатанныйДо бровей узорный плат;Оттого ль, что ровностью горючеюС детских лет была опалена.Золотилась грозовою тучеюИ медовым отблеском вина, –Навсегда в тебе туман и золото,Странный мир сияний и теней,Словно сердце надвое расколотоВ двойственности ранящей своей.

В Зоологическом СадуСледы от лапок на пруду.Прудок подернут тонким льдом,И серый-серый день кругомПлывет из сонной пустоты,Цепляясь ватой за кусты.Вот в пустоте пропела, –За дверью клети мертвый зверь…

Сорока белке говорит:«Он будет к вечеру закрыт».

Качнула белка головойИ полушубок рыжий свойХлопочет серым заменить:Неловко в рыжем хоронить.

Клюв обломан. Нет крыла.Желтым глазом из углаСмотрит в стену. Спит – не спит.В клетку наглухо забит.

От окна, сквозь полумглу,К уцелевшему крылуПауки-крестовикиПротянули гамаки.

В Зоологическом СадуЧетыре маленьких джейрана.У младшего гноится рана.Мы вместе. Мы давно в аду.У них озябшие копытца,На детских рожках короста.С лохмотьев рваного кустаК ним на солому дождь струится,И стыдно, и нельзя жалеть,Нельзя им лгать о рощах рая,Куда уходят, умирая.Но можно только через клетьСмотреть на золотые шкурки,На лоб, отмеченный звездой,На чашку с мутною водой,Где тонут вспухшие окурки.

Золоченые клетки,Колокольчики пагод.На искусственной веткеГрозди сахарных ягод.

Только звезды зажгутсяНад густым кипарисом,Преподносится блюдцеС императорским рисом.

И, портьеры задвинув,Чтоб от окон не дуло,Тридцать пять мандариновМорщат желтые скулы,

Преклоняют колени,Шелестят веерами,Предлагают – на сценеПеть по новой программе,Богдыхану в угоду

(Чтобы голос был звонкий).

Про хмельную свободу,Океаны и джонки.Чтобы каждая строчкаПодчинялась указам.

(А на лапке цепочка,A цепочка – с алмазом.)

Во дворце богдыханаЗанавешена сцена,И лежит бездыханноСоловей Андерсена

Нас было четверо в миру, –Квадрат в законченности строгой.Мы были включены в игруКакой-то плоскости отлогой,

Где каждый был и центр, и край,И треугольник, и звучаньеЛетящего в высокий рай,В ночи воздвигнутого зданья.

Но случай между нами рвалГеометрические узы:Мы превращались в круг, овалИ катет без гипотенузы.

И в глубь оконного стекла,Как пузыри дождя, мы плыли,А сзади музыка теклаКосым столбом дорожной пыли.

Быть может, лопаясь, пузырьСладчайше пел…Быть может, где-тоОт капли запевал снегирь,И в луже голубело лето…

А мы соединялись вмиг,В угаре, в мире, в лире, в споре,В бреду несотворенных книг,В стеклянном зайчике на шторе,В нечаянном ночном стихе,Плеснувшем золотое знамя,Во всей чудесной чепухе,Которая зовется Нами,И строит, строит в пустоте,На грани сумрака и света,Всегда не так, не ту, не те,Не то, но – бесконечно – Это.

Где сон граничит с явью?Как перерезать нитьИ жизни чару навьюНа миг остановить?

Но тщетно мы стремимсяВпотьмах найти ответ.Мы тоже только снимсяЗемле, которой нет.

Мое предвечернее счастье, большой, озаренный покой…Раскрыты прозревшие окна над светлой, чужою рекой,И барки чужие проходят, и призрачный груз невесом,И легок, среди декораций, мой маленький карточный дом.Всё, может быть, только приснилось: дорога, туман, тополя,Печаль неудавшейся встречи, и звезды, и эта земля,Которая тоже уходит, которой не будет сейчас,И мой человеческий, бедный, неправдоподобный рассказ.

На этих плитах, поросших мхами,На этой старой, седой землеШуршали платья, пьяня духами,Вздыхали дамы о короле.

И верный камень забыть не может,Он помнит свято за часом час,Он помнит шорох точеных ножекИ целовавший его атлас…

Безумен ветер, сухой и пыльный,Под высью черной бледна земля,И голос камня, такой могильный,Ответа просит у короля.

Над пьедесталом, как сумрак темен,Из бронзы вылит, как смерть могуч,Король безмолвен, король огромен, –Людовик – Солнце на фоне туч.

Скрипят деревья, скрипят устало,Читают смертный свой приговор.Кругом вассалы и кардиналы,Окаменелый и белый двор

Когда же ветра порыв осеннийЗаденет гривой лицо земли,То камни молят о воскресеньи,О соловьиных смычках Люлли.

Ведь счет потерян часам, неделям…Вчера?.. Сегодня?.. Всегда?.. Давно?..И сердце камня всё тем же хмелемЭпохе мертвой обручено.

Фонтаны, бейте! В туман развейтеШелка серебряных веретен.Концерт Моцарта звенит на флейте,И воздух розами упоен.

Зажгитесь, люстры! Струите нитиВ пруды, сквозь дремлющие камыши.Король, проснитесь, вы крепко спите,Вы потерялись в ночной тиши.

Но руки шпагу навеки сжали,Не дрогнут бронзовые кружева.Весь темный, темный, на пьедесталеЛюдовик-Солнце. И ночь мертва.

И стихший ветер уходит плавно,Как дни уходят и вечера.А камни шепчут: «Ведь так недавно…Еще вчера…»

Была у меня сероглазая мать,Но мне запретили ее вспоминать,

И только осталось о прошлом, – о ней, –Что пела она, как поел соловей.

Я плакала долго, – всё детство в тоске,Я тени ловила на зыбком песке,

Встречая напрасно у школьных дверейВысоких, красивых, чужих матерей.

Я долго блуждала а тумане пустом,И жизнь протекла, как вода под мостом.

Но вечером к правде мы ближе всегда:Чем глубже колодец, тем ярче звезда.

И вот, неожиданно, а сердце моемТы дышишь, ты курским поешь соловьем,

Червонные косы спокойно плетешь,И в поле колышется спелая рожь.

Ты знак подаешь, ты роняешь звезду,И я по знакомой дороге иду

В твой чанах ржаной, в твой медовый покой,Где каждое дерево машет рукой,

Где избы стоят меж запутанных тропВ соломенных шапках, ползущих на лоб.

Каким тебя именем надо назвать,Моя сероглазая, вечная мать?

Имя Ольга прозвучало глухо,И плотней сомкнулась тишина,Словно бережно коснулась слухаНежная и страшная струна.Ольга, это – детство, это ревность,Это снег, и музыка, и грусть,Это вся языческая древность,Вся лесная, княжеская Русь.Буйных пург струится белый полог,Канули пути в ночную тьму…Ольга – это ледяной осколокС темных окон в сонном терему.Снятся мне глаза, слегка косые,Бронзовые, скифские черты,И когда мне говорят: «Россия»,Спрашивает сердце: «Ольга, ты?..»

То в белых киках, то в убрусах,То с жемчугами в косах русых,В густой фате до самых губ.В атласном хрусте длинных шуб.Семнадцать зим, семнадцать сказок,Сверкнув полозьями салазок,С горы слетели ледяной.Семнадцать зим пришли за мной.

Вот та, румяная когда-тоГуляла павой вдоль АрбатаИ стен Кремлевских; а вокруг.Над бубенцами конских дуг.Над золотыми куполами,Малиновое гасло пламя. –Закат крещенский. И она,Издалека озарена.Меня несла, платком укутав,Часы забыв, дороги спутав,И нам, из темных облаков,Звенели сорок сороков.

А та, – царевна-Лебедь? ИнейЗаткал цветами бархат синийЕе ночного шушуна.В прозрачных пальцах тишина,В глазах мерцанье неживоеВысоких окон над Невою.Как много раз, со мной вдвоем,Туманным, петербургским днем,Вдоль строгих невских побережий,В санях, под полостью медвежьей,Она скользила, чуть дыша, –Моя печальная душа,Мой ветер с голубой Онеги,Мой стих о петербургском снеге.

Над сердцем кружатся моимСемнадцать русских, вьюжных зим,Замкнув меня в метельном круге.Вот ту я видела в Калуге,А эту, пышную, в Орле…Семнадцать их по всей землеПлясало, плакало и пело.Под их шагами ночь скрипелаТугим морозом. И теперь,Когда они раскрыли дверь,Играя на моем пороге,Я вижу, – прерванной дорогиОпять намечена черта,И Восемнадцатая, – та,Которой жду, числа не зная,Моя последняя земная,На страже у последних врат,Стоит, накинув белый плат.

ПЕРЕУЛОК