Иван Исаков - Каспий, 1920 год

Какие- то непонятные вензеля выписывает «Дельный», проткнув бушпритом одну баржу (к счастью, уже почти пустую) {40} и обшарпав себе все борта. А судя по тому, что за кормой у него сейчас работают водолазы, очевидно, он намотал на винты какой-то трос.

Мешкает и флагман - «Карл Либкнехт». Но это понятно. Он больше наших кораблей почти вдвое {41}. В канале его пришлось разгружать сильнее других, а теперь надо принимать одного угля почти сто пятьдесят тонн.

Дивизиону эсминцев объявлена двухчасовая готовность. Но от нетерпения уже все механизмы прогреты и опробованы, и мы в любой момент можем сняться.

Все это делалось самими командами, без приказаний или уговоров.

Корабли подтянули канаты, а мы из-за проклятой шпилевой машинки, чтобы не отдавать якоря, стоим (после большой ругани с начтылом Душеновым), пришвартовавшись к дебаркадеру, на котором помещается управление военного порта и склад самых дефицитных соблазнов по баталерской и шхиперской части. Вот где всерьез соблюдается военная тайна, и можно предполагать, что даже комфлот не знает, чего и сколько есть на складах.

30 марта. Рейд (двухчасовая готовность).

Сутки напряженной работы.

Снежинский и Буш «колдуют» у компасов и ругаются, что нельзя произвести классическое уничтожение девиации. Объезжает корабли начальник инструментальной камеры И. Ковтунович, но наши обиделись и его проводили.

Смена масла в компрессорах. Согласование прицелов по отдаленным предметам.

Шлюпочным хозяйством занят боцман.

Приемки по всем частям (к сожалению, по голодной норме). Новых тросов, шлюпок, весел, флагов - нет. Все латаное и перелатанное.

Но настроение у всех бодрое и боевое.

Учебную стрельбу штаб не разрешил.

* * *

С севера продолжают подходить какие-то суда, баржи и буксиры.

Если считать нас «числом», то - грозная сила. Но на самом деле большинство кораблей речных и немореходных, а самые сильные пушки (одна даже в восемь дюймов) - на несамоходных баржах.

Ясно, что нам, миноносцам, придется решать главные задачи.

* * *

Слабее всего обстоит дело с воздушной разведкой.

За все время видел только два гидросамолета, прошедших далеко, от Оранжерейной в сторону Лагани.

Несмотря на дальность, виден дымный шлейф. Очевидно, это от качества топлива.

Снежинский рассказывает, что у них даже есть плавучая база со спусками и подъемниками и что на Волге они замечательно воевали.

Не хотел бы быть на их месте!

А ведь летают все-таки, несмотря ни на что!

Погода сносная.

Шквал с дождем, потом опять ясно и дует не более двух-трех баллов. К югу, на горизонте, бывает не то дымка, не то туман.

* * *

Несмотря на строжайшие приказы о затемнении, ночью весь плавучий городок обозначен светящимися точками, то скрывающимися, то появляющимися.

Хуже всех на флагмане. Но это, кажется, старая традиция русского флота. Других фитилять, а у себя не замечать.

31 марта. Рейд (часовая готовность).

Под вечер, еще до сигнала флагмана «вижу неприятеля», с SSW стали слышны орудийные залпы.

Затем ухнул взрыв, и на горизонте появилось разрастающееся черное облако дыма.

«Каспий» мористее, а ближе к нам «Либкнехт», маневрируя на кормовых курсовых, отходят. Но после взрыва поворачивают на сближение. «Каспий» с одним истребителем увеличивают ход (видно в дальномер - по буруну). Ледокол продолжает ухать из носовой пушки. Томительное состояние ожидания.

Мы, как зрители в театре, смотрим (высыпали все до единого, кто на марс, кто на крышу дебаркадера), но ничего толком не понимаем, до нас почему-то не долетают снаряды, и даже не видно всплесков.

И наконец… радио «клэром» {42} от Озаровского: «На нашем заграждении взорвался крейсер противника. Уцелевшие перешли на английские торпедные катера и удаляются к югу. Крейсер горит. Сближаюсь для осмотра».

Еще немного погодя флагман весь расцвечивается флагами. «Как на пасху» (реплика сигнальщика). Но оказывается - это длинный сигнал по трехфлажной книге {43}. Без позывных. Значит, всему флоту: «Флагман поздравляет флот с первой победой над врагом!»

По мере разбора сигнала в разных концах рейда раздавалось: «Ура-а!» Сигнал читали люди с различной подготовкой да еще за зиму немного растерявшие сноровку, и «ура» получилось разноголосое и разновременное.

Но не в этом дело. Даже тыловики на дебаркадере ликовали, и это ликование было искренним и всеобщим.

Все, кто не был связан вахтой внизу, стояли и смотрели часами и без устали на эту по-своему драматическую картину.

Позже Озаровский сообщил, что горел и затонул крейсер «Князь Пожарский».

Даже кочегары, трюмные и машинисты, стоявшие вахту, подсменялись, чтобы выбежать наверх и с кожуха или кормовой рубки смотреть и смотреть. Почти безмолвно или обмениваясь редкими короткими фразами, глядели ненасытными глазами, как бы стараясь на всю жизнь запомнить этот день и этот вещественный знак нашей первой победы, а следовательно, еще один шаг к изгнанию врага и окончанию войны.

* * *

Я тоже приткнулся к стойке мостика и как-то бездумно (очевидно, еще сказывалось переутомление) смотрел на дым на горизонте и никак не мог уйти вниз.

Вдруг за моей спиной раздался свирепый шепот старшины-рулевого:

- Что ж вы, окосели, что ли? Вас флагман уже десять минут вызывает, а вы… в бога мать… уперлись в одну точку! Тоже мне сигнальщики!… Пиши: «Деятельному» (написал?). Ко-командиру (давай дальше!) объявляю… благодарность… флагмину (написал «флагмину»?), флагштуру и вам… разделительный… за успешное выполнение… минной операции (повторяю - «операции»), повлекшей (не понимаю, повлекшей? - пиши, дура, потом разберем!)… повлекшей гибели неприятельского… корабля с минами… Представляю награде (написал?)… Комфлот (давай «ясно вижу»). «Конец». «Конец».

За спиной возня.

- Товарищ командир, разрешите доложить семафор с «Либкнехта»?

Не поворачиваясь, через плечо:

- Не надо. Слышал. Все ясно.

Ясно- то ясно, но я не мог повернуться к ним лицом, потому что это был самый счастливый день в моей жизни.

Поймут ли они слабость своего командира?

Дело, конечно, было не в заключительной фразе, а в том, что я первый раз в качестве командира заработал такой сигнал на глазах у всего флота.