Иван Исаков - Каспий, 1920 год

- Куда?

И хотя я не обязан был отчитываться перед ним, понял, что сейчас дело не в церемониях.

- На мостик. Надо срочно дать шифровку в Астрахань!

- Не надо. Спугнем! А потом сейчас не в этом первое дело. Нам дадено - на все про все - двое суток. Половину суток уже проволынили. С Астрахани заменять поздно. Да я знаю, что там больше нет. Есть только на подходе, где-то застряли на железной дороге. Сейчас надо думать, как из положения выходить!

Я посмотрел на Никольского.

Обнаруженный «саботаж» его непосредственно не касался, он был флагманским минером флотилии. А кроме того, были главный минер, минер порта, завскладами, завмастерскими, зав. минной лабораторией и т.д. Кое-где старые специалисты, кое-где выдвинутые из старшин.

Иван Иванович сидел на планшире необычно серьезный и смотрел в воду. Затем сказал:

- Зубило мне и молоток, а все - на бак!

Но эти «все», включая и меня, запротестовали.

Этот балагур, однако, сумел взять нужный тон:

- Товарищи! Одну заглушку выбью я, а потом будем все хором! А сейчас - марш за колеса!

* * *

Мы томительно долго выглядывали с вряд ли безопасной дистанции, но при этом ясно видели, что флагманскому минеру давно или вовсе не приходилось держать в руках зубило и ручник.

Изуродовав заглушку и несколько своих пальцев, Никольский вскрыл мину, причем раздался звук откупориваемой бутылки.

- Завинчивали нарочно, когда еще не остыл тол. Гнездо было горячее, а когда остывало, то сжимало заглушку намертво, чтобы нельзя было вывинтить!

- С умом сделано. По-ученому. Но все же наша возьмет!

- Так-то оно так, но я на одну мину потратил двадцать минут. Немного повредил нарезку. Надо выправлять - еще десять-пятнадцать минут. Так мы двести «рыбок» в неделю не выставим.

- Вы, конечно, извините, товарищ флагмин, но у нас с зубилом пойдет быстрее. Но, конечно, придется приналечь.

* * *

Чтобы одиннадцать минеров вооружить хорошими зубилами (с острыми углами, так как бить надо было наискось, заставляя заглушку вывинчиваться), пришлось ограбить все корабли «Обороны 12-футового рейда».

Даже «старикам» из мастерских приходилось нелегко. Что же касается меня, то еще через двое суток у меня были забинтованы почти все пальцы.

Но постепенно насобачился. И выкручивать заглушки ударами по касательной, и зачищать резьбу.

* * *

Опаздываем.

А ведь война! Боевое задание!

Кто не испытал этого беспокойства, тот не знает тягостей войны.

* * *

Несколько раз появлялись и исчезали дымы вражеских кораблей. Но сейчас нас больше беспокоят наши буксиры, транспорты, плавбатареи и др., идущие по каналу - по плану. Развертывание началось, а минная позиция еще не готова.

* * *

Едим на палубе, сидя по-восточному.

Спать не приходится. Максимум два-три часа ночью, когда ничего не видно.

А работать при «люстрах», конечно, невозможно, даже под крылом у Озаровского.

В голове гул. Налита свинцом.

Болят руки. Болит все тело.

Не бреемся.

Вид - морских пиратов

* * *

На душе тепло, когда команда «Карамыша», видя наше напряжение, помогает минным партиям всем, чем может.

А минеры скрытно и застенчиво помогают Никольскому и мне.

Когда раз заснул у мины незаметно для себя, то проснулся с чьим-то бушлатом под головой и прикрытый чехлом.

Кто сделал - не знаю. Но знаю, что у меня есть нянька. Вернее, у нас с Никольским девять нянь.

* * *

Но как только внутренне растрогался (не показывая виду), так вспомнил о «Деятельном».

Ведь через двое-трое суток и он появится здесь.

Так неужели мы не выполним боевого задания?

* * *

Молодец Корсак! Не подвел. Мы сейчас стоим у шаровой полувешки центрального заграждения, и как только все мины будут готовы - начнем.

* * *

Пьяные от переутомления и от радости. Хоть с опозданием почти на двое суток, но главное заграждение стоит.

Ни одна мина «Р» из шестидесяти не всплыла.

Озаровский благодарит, но торопит.

Теперь мы расходимся с Никольским.

Он идет на западное (60 мин «Р»), а я на восточное (32 мины 1908 г. и 58 типа «С»).

Переходя к новой «опорной» вешке, около большой плавучей батареи, на борту малого речного буксира, даже не выкрашенного в шаровую краску, увидел, как промелькнула женщина с ребенком на руках, исчезла в носовом тамбуре.

Глазам не поверил. Здесь! На 12-футовом, да еще в период сосредоточения, когда на горизонте «дежурит» дымок английского дозора?!

- Ничего удивительного!

Уже вторую кампанию, когда не хватает своих, «домобилизовываем» что под руку попадется. В частности - водить плавбатареи.

- Но женщины? Дети?

- Охотно идут… То ли опасности не представляют, то ли матросский паек роль играет.

А они и раньше так, целыми семьями плавали на буксирах и на баржах.

- И никогда не подводили?

Собеседник чуть замялся:

- В общем, вот уже второй год работают как надо.

Был случай в 1919-м. Англичане нашу плавбатарею в оборот такой взяли, что вода кругом кипела. Сам «Крюгер» {38} постарался!

Ну, у шкипера кишка тонка оказалась. Обрубил буксир… и к берегу. Однако когда на плавбатарее начался пожар, а белые, думая, что с ней покончили, и стали отходить… у наших волжан совесть верх взяла. Подошли обратно, помогли потушить пожар и отбуксировали на завод.

- Все равно герои.

Я думаю, что с женами и детьми не военному, речнику, лезть под снаряды врага, куда страшнее, чем без них.

Запомнилась на всю жизнь еще одна весьма своеобразная деталь этой минной постановки, не предусмотренная ни в каких правилах.

На «Фридрихе Энгельсе» как на заградителе есть кормовые минные скаты, поэтому большие шаровые мины и «рыбки» скатывались нормальным образом - на своих роликах, вделанных в нижнюю часть якорей. То обстоятельство, что автоматика была включена и между самой миной и якорем была бухточка двойного троса длиной от десяти до шестнадцати футов (в зависимости от глубины), - дела не меняло.