Менахем Бегин - В белые ночи

— Вы Бегин? Менахем Вольфович Бегин? — спросил он, предварительно оглядев мою бритую голову и заросшее лицо.

— Да.

— Я ваш следователь, и это наша первая встреча. У нас будут и другие встречи. Длительность следствия зависит только от вас, от ваших ответов. Кстати, я читал все, что вы для нас написали, но это чепуха. Все это можно выбросить в корзину. Придется рассказать правду. В камере вы наверное поняли, что у нас лучше говорить правду.

— Задавайте вопросы, — попросил я. — Кстати, как мне к вам обращаться?

Во время первого следствия в помещении НКВД мне пришлось много лавировать, чтобы избежать прямого обращения, вроде «господин», «пан». Я знал, что в Советском Союзе такая форма обращения считается порочной, но сомневался, могу ли я называть следователя товарищем, как это принято в коммунистическом обществе. У моего соседа по камере, польского офицера, сомнении по этому поводу, несмотря на всю его гордость, не было: он решил, что с «товарищами» стоит сдружиться. Но когда он обратился со словом «товарищ» к охраннику, тот сердито отозвался: «Серый волк тебе товарищ!» Мне не хотелось удостоиться подобного ответа, но в ходе длительного следствия трудно будет уклониться от прямого обращения, и поэтому я задал приведенный выше вопрос.

— Вы должны называть меня «гражданин следователь», — спокойно ответил офицер НКВД. — А теперь скажите, когда вы стали сионистом?

— В детском возрасте.

— В какую организацию входили?

— С десяти до тринадцати лет был в Ашомер ацаир, а с пятнадцати являюсь членом Бейтара.

— Вижу, что преступную деятельность вы начали очень рано.

— Почему преступную? Я думаю, что моя деятельность была правильной и законной.

— Вы «думаете»? Очень важно, что думает Менахем Вольфович Бегин… А я заявляю, что вы крупный политический преступник, вы хуже убийцы десяти человек!

— Но почему, почему?

— Потому что вся ваша деятельность была антисоветской и контрреволюционной.

— В чем она была антисоветской?

— Оставьте этот тон. Вы пришли сюда отвечать на мои вопросы, и я не намерен отвечать на ваши. Кто завербовал вас в Бейтар?

— Никто не завербовал. Я сам вступил.

— Этого не может быть. Когда у нас вступают в комсомол, требуется рекомендация других товарищей. Кто рекомендовал вас?

— Никто не рекомендовал. Меня в городе знали и приняли в организацию охотно.

— Почему вы вступили именно в Бейтар?

— Мне понравилась их программа. Я много читал и слушал Зеэва Жаботинского.

— Жаботинского? А, это наш старый знакомый, предводитель еврейских фашистов.

— Неправда. Жаботинский антифашист, он был настоящим либералом.

— Не болтайте чепуху. Нам известно, что Жаботинский был полковником в Интеллидженс сервис.

— Неправда. Жаботинский сформировал во время Первой мировой войны еврейский легион, вступил в него рядовым солдатом и дослужился до звания лейтенанта. Он не был полковником и не служил в британской разведке. Он служил еврейскому народу, и англичане, в отместку за его борьбу против их антиеврейской политики, не пустили его в Эрец Исраэль.

— Ах, какая риторика. Вас, кажется, оскорбила правда о вашем вожде?

— Я не скрываю, что Жаботинский был моим учителем. У него я перенял веру, и память о нем мне очень дорога. Я арестован и должен отвечать на вопросы, но, пока могу, буду защищать честь своего учителя. Будь задета честь Ленина, вы, гражданин следователь, не делали бы то же самое?

На этот раз следователь вышел из себя. Он ударил кулаком по столу и закричал:

— Снова эти дурацкие вопросы? Своего Жаботинского вы сравниваете с Лениным? Не смейте больше повторять это сравнение. Ленин был вождем всех народов и гением человечества, и не смейте упоминать его имя рядом с именем вашего Жаботинского.

— Я не делал никаких сравнений. Просто хотел сказать, гражданин следователь, что, хотя я и арестованный, не надо задевать моих чувств.

— Ваши чувства меня не интересуют, — уже более спокойно сказал следователь. — Меня интересуют ваши ответы. Скажите, где сейчас Жаботинский?

Вопрос меня удивил. Ведь я ясно говорил о памяти Жаботинского. Неужели у капитана не хватило ума понять, что я говорил о человеке, которого нет в живых? Неужели он не знал, что Жаботинский умер? Мой следователь наверняка «специалист» по сионизму, и ему должно было быть известно о смерти Жаботинского. Но вопрос задан, и я должен отвечать:

— Жаботинский умер.

— Вы в этом уверены?

— К сожалению, да.

— Ну, видите, никто его не оплакивает.

— Его многие оплакивают.

— Где умер Жаботинский?

— В Америке.

— Он жил в Америке?

— Нет, он поехал туда в начале войны.

— Для чего поехал?

— Чтобы сформировать еврейскую армию.

— Да? Чтобы помочь империалистическим странам?

— Чтобы бороться против гитлеровской Германии.

— Чепуха, с идеей не борются оружием; только торговцы оружием и другие кровососы заинтересованы в империалистической войне, и Жаботинский был, конечно, их сподручным.

Могло показаться, что следователь цитирует «Правду», Мне не хотелось его озлоблять, но я не мог сдержать своих чувств.

— Гитлеровская Германия не имеет ничего общего с «идеей». Речь идет об убийстве, и в первую очередь — об убийстве евреев.

— Ну-ну, о евреях вы не беспокойтесь. Вы и вам подобные — злейшие враги евреев; вы помогаете империалистам, а не революции. Но сегодня мы говорим не о Германии, а о вас, о вашей деятельности. Не уклоняйтесь от ответов.

Он сказал просто «Германия». Не «гитлеровская», не «нацистская», не фашистская. Германия, просто Германия. «Кровный союз» обязывает офицера НКВД, даже при допросе арестованного.

— Где жил Жаботинский до поездки в Америку? — задал следователь очередной вопрос.

— В последнее время он жил в Лондоне.

— В Лондоне? Ведь вы сказали, что англичане не пустили его в Эрец Исраэль!

— Верно, но в Лондоне ему разрешили поселиться.

Впервые за все время допроса следователь засмеялся — искренне, весело и громко.

— Вы мне рассказываете такие байки! — воскликнул он, справившись с приступом смеха. — И еще хотите, чтобы я вам верил! Англичане не разрешили Жаботинскому жить в Эрец Исраэль, в районе, который находится под их властью, и в то же время разрешили ему жить в самом сердце своей собственной страны?

— Но это факт, — пытался я его убедить. — Вот, например, гражданин следователь, англичане перед самой войной повесили бейтаровца Шломо Бен-Йосефа. Жаботинский был тогда в Лондоне и добивался помилования. Правда, ему это не удалось, и Шломо Бен-Йосеф взошел на эшафот — он шел навстречу смерти с песней, — но факт остается фактом: Жаботинский встретился по этому делу с британским министром по делам колоний.