Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

Играла классическая музыка: Бетховен, Моцарт, Чайковский, иногда пел женский хор.

В зал внесли огромный венок от Мао Цзедуна. Венки от Центрального Комитета Трудовой партии и правительства Корейской Народно-Демократической Республики: «Великому учителю и другу всех миролюбивых народов Иосифу Виссарионовичу Сталину».

…Венки от всех стран, где победил или был навязан социализм: Венгрия, Чехословакия, Болгария, Польша, Румыния, Германская Демократическая Республика, Вьетнам, Монголия…

Люди шли бесконечной вереницею — кто-то добрался с детьми, детей поднимали над головой, чтоб видели и запомнили…

Леонов вернулся домой — начал работать над словом о смерти Сталина.

А девятого марта он был на похоронах.

День выпал морозный, хрусткий, тяжелый.

Но само зрелище всего происходящего обескураживало, чем-то даже подавляло — и это все закладывало в Леонова те ощущения, что позже будут описаны в «Пирамиде».

В последний почетный караул у гроба встали Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущёв, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин, Шверник.

Появился Будённый и бережно взял подушку с маршальской звездой Сталина.

Накрыли гроб крышкой и понесли.

Процессия двигалась медленно.

Звучала всепоглощающая, тревожная музыка.

Полторы тысячи плакальщиц из Грузии стенали и пели.

Впереди несли тысячи венков.

Процессия остановилась возле Мавзолея, где над входом уже были начертаны два имени: Ленин и Сталин.

Гроб сняли с артиллерийского лафета и поставили на красный постамент.

Траурный митинг открыл Хрущёв.

Выступили Маленков, Берия, Молотов.

Стоило задуматься: кто-то из них теперь возглавит страну.

В 11 часов 54 минуты Хрущёв объявляет траурный митинг закрытым.

Вожди сошли с трибуны Мавзолея.

По команде, заставив вздрогнуть сотни тысяч людей, прогрохотал артиллерийский салют — одновременно в Москве, в столицах всех союзных республик, в городах-героях Ленинграде, Сталинграде, Севастополе и Одессе, в Калининграде, Львове, Хабаровске и Владивостоке: от края до края страны.

Часы на Спасской пробили полдень — и немедленно на пять минут была остановлена работа всех предприятий страны, движение железнодорожного, водного и автомобильного транспорта на всей территории Союза.

В течение трех минут выли гудки на фабриках, заводах, железных дорогах, на судах речного и морского флота всей державы. Над самой огромной страной Земли плыл мрачный, нестерпимый гул.

Но вот гул стих — и над Кремлем вновь поднялось красное знамя, спущенное сразу после известия о смерти Сталина.

Мимо Мавзолея, чеканя шаг, прошли войска.

В ледяном небе, медленные, словно сквозь лед, проплыли самолеты.

…Всё, нету больше никакого Сталина.

Леонов, безусловно, переживал эту смерть, как переживали ее тогда миллионы людей. Ушел не просто красный император — ушел человек, которого Леонов всю жизнь будет почитать за своего неоднократного спасителя. Это в каком-то смысле было искушением для Леонова: вера в то, что между ним и вождем был определенный контакт. Уже в патриаршем возрасте Леонов как-то обмолвился, что Сталин присылал к нему чиновников то из секретариата Союза писателей, то из собственного секретариата: через них спрашивал мнение писателя о настоящем и будущем Советского Союза.

Едва ли факт появления гонцов от Сталина в доме Леонова доказуем, но многие годы спустя писатель не раз удивлялся, отчего последующие пять генсеков, не говоря о первом президенте Российской Федерации, никогда не снизошли до серьезной беседы с ним, в отличие от Сталина.

Сразу после известия о кончине вождя в «Правде» начинается ряд публикаций от ведущих советских писателей.

Александр Фадеев, Борис Полевой, Федор Гладков, беспомощные стихи Твардовского… пронзительное и очень честное шолоховское «Прощай, отец!». «Как внезапно и страшно мы осиротели!» — напишет Шолохов.

Статья Леонида Леонова «Слово прощанья» выйдет в «Правде» 10 марта.

Позже он говорил, что «Слово…» далось ему трудно, отчего именно, не поясняя. Но от этой публикации он не отказывался.

«Наше поколение живо помнит черный снег давней зимы и такое же заплаканное лицо столицы, — пишет Леонов. — Вот так же страна тревожно прислушивалась к затихающим ударам ленинского сердца. Вот и теперь все трое суток кряду одна и та же мысль жгла сердца простых людей — тяжко заболел отец наш. В этих безыскусственных, на улице подслушанных словах выразилась вся скорбь народа и сыновняя благодарная верность творцу его побед и его славы».

И далее: «Не забвением былой утраты мерится давность упомянутого срока, а громадностью пройденного за это время пути. Это был поистине исполинский, без передышек, сталинский переход, равного которому не знают людские летописи».

За четыре месяца до смерти Сталина дело родного брата жены Леонова — Сергея Сабашникова, уже отсидевшего положенные ему десять лет, неожиданно было пересмотрено. И его приговорили к расстрелу. Он был убит 26 августа 1952 года.

Но тогда Леонов этого не знал.

Попытка разгрома

В июле 1953 года отдельные главы из «Русского леса» начали выходить в различных газетах, в октябре началась публикация в журнале «Знамя» и закончилась в декабре.

Для тех работников лесного хозяйства, против кого эта книга была направлена, публикация романа стала шоком: Леонов растоптал их.

Хотя сложившаяся в лесоводстве ситуация была подана Леоновым, конечно же, с некоторой долей условности: полную правду он написать просто не мог.

Поэтому пришлось молодого еще Грацианского сделать агентом царской охранки; случилось это, правда, не по доброй воле Грацианского, а скорее случайно: ему «подложили» проститутку, сотрудничавшую с полицией, и он ненароком выдал своих партийных товарищей. Однако посыл Леонова был ясен: нерадивые лесники в Советском Союзе могут существовать лишь как пережиток дореволюционного прошлого. Средь настоящих коммунистов и честных участников большевистской борьбы таких нет.

Вместе с тем, положительный герой в романе, прогрессивный советский лесовод и коммунист Иван Вихров, проповедуя лесосбережение, на самом деле повторял далеко не популярные в Стране Советов теории, которые именовались в прессе то «буржуазными», то «помещичье-юнкерскими». Теория «постоянного лесопользования» была выдвинута задолго до войны лесоводами М.М.Орловым и Г.Ф.Морозовым. Но еще в 1932 году вышла разгромная книга Н.Алексейчика и Б.Чагина «Против реакционных теорий на лесном фронте», где Орлова и Морозова натурально разнесли в пух и прах. (Кстати, в «Русском лесе» Леонов, не стесняясь, наделит сторонников Грацианского фамилиями Андрейчик, Ейчик и Чик.) После Алексейчика и Чагина в том же направлении крепко постарался Васильев и его сотоварищи — правоверные, между прочим, коммунисты.