Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Угнетение национальностей было как бы коньком Александра III, стремившегося русифицировать все части России, дать господство великороссийскому элементу и подавить все культурно-национальные ценности других народностей. Подобно тому как во внутренней политике Александра III первое место занимал принцип господства дворян над другими сословиями, точно так же его политика руководилась целью среди национальностей признавать особенно привилегированною, как бы дворянством, только русскую национальность. Это было проявлением одного из трех устоев его системы, возвещенных, как я уже имел случай упоминать, в знаменитом манифесте «На нас» — а именно «православия». За евреями, которых, впрочем, правительство не старалось русифицировать, а просто подавляло, следовали поляки, в отношении которых русификаторская политика была совершенно ясно выражена. Даже еврейский язык не подвергался таким преследованиям, как польский. В самой Варшаве запрещалось на вывесках помещать польские надписи; станции железных дорог запрещено было помечать наряду с русскими названиями — польскими и т. д.
Я далек от мысли бросить памяти Спасовича, одного из виднейших людей второй половины XIX столетия и одного из лучших борцов за либеральные идеи в России, укор в антисемитизме; но думаю, что и самые близкие к Спасовичу люди — как и он сам, если бы он был жив, — не стали бы отрицать, что он прежде всего был поляк (хотя и православного исповедания), и притом поляк-политик, действовавший в интересах своей национальности. Статистика участия евреев и поляков в адвокатуре могла бы иметь своим последствием то, что правительство убедилось бы, что заграждения к поступлению на государственную службу для преследуемых правительством национальностей приводят к ненормальным явлениям: одно из них — переполнение свободной профессии представителями этих национальностей и как бы вытеснение «дворянской», так сказать, национальности, то есть русских православных. И действительно, при передаче отчета Совета присяжных поверенных за 1888 год согласно установившемуся обычаю, министру юстиции Манасеину представителями Совета во главе с председателем Спасовичем Манасеин обратил внимание на статистику, приведенную в отчете. На его замечание, что процент участия евреев в адвокатуре не соответствует их отношению к общему населению и представляется ненормальным и, с его, Манасеина, точки зрения, нежелательным, Спасович дал ответ, смысл которого заключался в том, что явление действительно ненормально, но причиной этому служит правительственная политика, и «ненормальное» явление легко можно устранить. И на вопрос Манасеина, прервавшего Спасовича: «А как же можно изменить?» — вопрос, который, по-видимому, ожидал ответа в духе самого Манасеина, то есть запретить, — на этот вопрос Спасович ответил: устранить это легко, допускайте евреев свободно к приему на государственные должности, тогда они не будут в таком большом числе поступать в присяжную адвокатуру; ныне же, при безусловном закрытии для них доступа на государственную службу, евреи-юристы не имеют иного выбора для профессионального применения своего образования, как адвокатура. Через несколько недель последовал знаменитый доклад Манасеина об ограничении поступления евреев в адвокатуру. Поляков эта мера на коснулась.
Пассовер не счел для себя возможным оставаться в составе Совета и вышел из него. Но это не повлияло на установившуюся между Пассовером и молодой адвокатурой связь через конференцию «второй группы», руководителем которой он оставался и после выхода из состава Совета.
Занятия группы под руководством Пассовера посещались стажиерами больше, чем занятия в других группах. Сам Пассовер аккуратно появлялся в назначенное время; в частные беседы с молодежью он не вступал; если еще не собиралось достаточного количества в аудитории, то он уходил, бродил по пустым коридорам суда, уединяясь, подобно тому как уединялся и во время судебных заседаний, в которых он принимал участие в качестве адвоката.
Но если охотников посещать конференцию под председательством Пассовера было много, то представлять доклады в эту конференцию решались сравнительно немногие. Прийти сюда с пустыми руками в качестве докладчика было небезопасно. Все доклады подвергались, после обсуждения их со стороны участников конференции, детальному разбору самого руководителя, Пассовера, и этой критикой главным образом интересовались собиравшиеся. Трудно себе представить более блестящую умственную работу, чем та, которая демонстрировалась перед нами Пассовером. В разборе докладов обнаруживались поразительные научные знания, его несравнимое ни с чем умение теоретические принципы применять к практическим случаям, а главное — тонкая ажурная работа его диалектики.
Я вошел в группу Пассовера. В ней я уже застал в качестве участников М.И. Кулишера, М.М. Винавера и других молодых адвокатов, которые выдвигались по подготовке и способностям и впоследствии заняли видное место в адвокатуре. Я недолго оставался пассивным участником конференции и уже в самом начале, с одобрения Пассовера, сделал в течение нескольких заседаний доклад, посвященный вопросу о «судоговорении» (то есть об ораторском искусстве).
Вопрос об этом меня всегда интересовал. В нашей литературе вопрос о технике защиты в уголовных делах и о главном ее инструменте — судоговорении — не был никем затронут; не было ни одной монографии, посвященной этому вопросу. Вообще искусство изложения своих мыслей было в школах средних и высших в России в большом небрежении. Печальная память, которую оставила по себе «риторика» в духовных семинариях, была причиной того, что вопрос об ораторском искусстве и об элементах его был совершенно выброшен из образовательного обихода. Меня всегда поражало неумение русских людей, если они от природы не одарены ораторским талантом, надлежащим образом излагать свои мысли не только в смысле красоты стиля, но и в смысле связности изложения и построения этого изложения на каких-либо правильных логических основаниях. Я должен сказать больше, — простой русский человек свое дело, с которым он приходил ко мне в кабинет, излагал гораздо проще и яснее, чем излагали его люди с высшим образованием, например, инженеры, врачи и особенно педагоги, учителя и даже профессора. Между тем ораторское искусство, казалось бы, при господствовавшей классической системе в нашем образовании, должно было занять видное место, хотя бы потому, что так усердно в гимназии изучались Демосфен и в особенности Цицерон, причинявший столько хлопот гимназистам. Совершенно нетронуты были в нашей системе образования такие драгоценные источники
