Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Черепановку миновали бего́м. Правда, это им казалось, что они бегут. На самом деле от усталости ребята едва ковыляли мимо крестов и пирамидок со звездами. Сколько раз Иван слышал, что мертвых не надо бояться.
– Бойся живых, – наставляла мама. Но, как только Иван оказывался возле кладбища, сердце начинало колотиться, мышцы напрягались, и хотелось пройти это место поскорее. Так было и в этот раз. Запыхавшись, ступили в огражденный забором скотный двор. Благо, ворота были открыты.
Возле больших ларей валялась куча турнепса. Коров еще не пригнали с пастбища, и вокруг ни души.
– Ну вот твой турнепс.
– А ножик?
– Держи.
Петька быстрыми движениями, как пацаны заостряют палки, стал чистить турнепс.
Иван открыл ларь.
– О, тут и картошка.
Петька заканючил:
– Иван, картошки бы пожарить. Давай, а! Это тебе не турнепс.
Ивану тоже захотелось запеченной в золе картошки.
– Ну давай, сварганим сейчас костерок.
Быстро развели огонь, дрова в поленнице рядом, у молоканки. Огонь резво сожрал сухие полешки, на их месте задышали жаром тлеющие головешки. Выбрав картошку, не крупную, но и не мелочь, Иван закопал ее в золу.
Стемнело. Друзьям давно не перепадало такого лакомства. Перекидывая с ладони на ладонь горячие, пачкающие сажей клубни, усердно дуя то на картофелину, то на пальцы, ребята вгрызались в ароматную мякоть, не обращая внимания, что горячая кожура обжигает руки и губы.
Тепло от костра, горячая картошка, тихий теплый вечер располагали к беседе.
– Иван, говорят: «счастливый – несчастный». А что такое счастье?
– Это когда все получается. В школе – одни пятерки, дома все хорошо, мать не болеет…
– А у меня счастливый день – это когда меня не бьют.
– А за что тебя бьют?
– Я и сам не знаю. За все. Чаще мать кидается.
– А отец?
– Он не отец. Мать родила меня, когда он на войне был. Иногда бьют за двойки. Вчера пару по арифметике принес, а решил пример, казалось, правильно. Училка по русскому вызвала к доске – стихотворение от страха вылетело из головы. Вторая двойка. Дома, конечно… Спина так болит. И жрать не дают второй день. Наверное, я совсем тупой, раз ничего не понимаю.
– Да брось ты, Петька, нет таких, чтобы совсем ничего не знали. Он думает о себе, что глупый, значит, он может рассуждать. Человек, даже очень ученый, не может знать все. Как это – все знать!
– Ты бы это моей матери рассказал.
– Она меня не послушает. Моя мама говорит, что дети не глупые, просто многого не знают. А когда растешь, учишься – ум развивается. Вот когда я вырасту, обязательно летчиком стану. В прошлом году нас за хорошую учебу прокатили на самолете. Мы поднялись высоко, наверное, около километра. Дома сверху такие маленькие, как игрушки, а до Качинской сопки – рукой подать. Хотя по земле сорок километров. Коровы – как букашки, а вверх посмотришь – жуть!. Не знаю, как, но я обязательно летчиком буду.
– А я хочу поваром…
– С тобой все ясно, – сочувственно вздохнул Иван.
Усталость, еда и тихая беседа сделали свое дело; друзья заснули, даже не подстелив охапку сена.
Разбудили их крики и яркий свет. Горела стена скотного двора. Толстые бревна полыхали, словно дрова в разгоревшейся печке.
Иван схватил Петьку, прижал к себе, не понимая, что случилось, зачем они здесь, и почему хлев объят огнем. Из деревни бежали с баграми и ведрами люди. Страх придавил ребят к земле, они не могли двинуться с места. Пылали бревна, трещал огонь, огромные его космы поднимались в небо. Ни дыма, ни копоти, только пламя. Огонь ужасал и завораживал. Казалось, что сам воздух воспламенился, далеко освещая окрестности. Потом пламя понемногу успокоилось, бревна уже не полыхали, а жарко тлели, перемигиваясь розовыми и оранжево-красными огоньками. Спрятавшийся в ворохе обгорелых головешек огонь доедало то, что еще осталось от скотного двора.
– Сынок! – услышал Иван голос матери. – Что ты тут делаешь?
– Мама! – закричал он от радости и тихо добавил: – мы жарили здесь картошку…
– Картошку? – в отчаянье, всплеснув руками, стянула с головы платок женщина.
– Картошку, мама.
Сашка Трутень, так все в деревне его звали, оказался рядом, он слышал разговор матери с Иваном и заорал во всю мочь:
– Вот они, поджигатели, вот они!
Многие повернулись на крик. Мать замахала на Трутня руками, но было уже поздно. Трутень орал, как резаный:
– Они костер развели, картошку пекли!
Подскочил бригадир, дядя Гриша, высокий крепкий мужик, всегда «под градусом». Свое это пристрастие он объяснял «собачьей работой» – куда ни пойдешь, везде наливают…
– Иван, ты костер развел?
– Я развел, дядя Гриша, но я ничего не поджигал.
– Анна, уведи их отсюда! – крикнул бригадир матери.
Мать взяла Ивана и Петьку за руки и повела в деревню.
– Господи, какая беда на нашу голову свалилась, – она тихо заплакала. Русые длинные волосы ее разметались, мать старалась привести их в порядок, но дрожащие руки не слушались. Накинула платок, повязав концы сзади.
– Господи, за что ты меня наказываешь? В чем моя вина?
– Мама, ты чего? – Иван тоже плакал, но беззвучно. Он уже понимал, что произошло, ему было страшно и так жалко мать…
– Ваня, ну как вы могли? – Анна остановилась, присела на траву и закрыла лицо руками. Она плакала как-то по-детски, совсем как Иван, когда его обижали.
Пожар затих, мужики баграми растаскивали бревна; появились две водовозки, головешки поливали водой. Иван прижал голову матери к своей груди, гладил ее маленькими, в саже и копоти от печеной картошки ладошками.
– Мама, не плачь, не надо, – успокаивал он неумело.
Анна поднялась, взяла детей за руки и повела домой.
Возле картофельного поля их встретила Петькина мать. Она встала рядом с Иваном, тяжело дыша, чувствовалось, как вокруг разливается острый запах самогонки. Сын никогда не видел, чтобы его мать улыбалась. Очень редко, если рассказывали анекдот, улыбка мелькала на ее лице, и даже не улыбка, а кривой оскал под злыми, холодными глазами.
Пила она постоянно – черные мешки под глазами, нездоровая одутловатость, трясущиеся руки… Глаза ее поблекли, выцвели и ничего не выражали, кроме одного – постоянной жажды алкоголя.
– Что случилось, Анна?
– Скотный двор сгорел, Лида.
– Кто же это постарался?
Мать глазами показала на ребят.
– Я так и знала, что этот гаденыш в могилу меня загонит…
Она изо всей силы ударила Петьку по затылку. Он отскочил в сторону и побежал в деревню.
– Перестань, Лида, – испуганно-униженно попросила мать. – Ребенок еще, не понимает…
– Беги, беги, вечером с тобой разберемся! – закричала Петькина мать вдогонку. И добавила уже потише: – Хватит с ними цацкаться… И ты! – зыркнула злым взглядом на Ивана. – Была б моя воля, повесила бы вас всех за ноги или выдернула руки, – и, шатаясь, побрела на пожарище.
Иван с матерью
