Марк Твен - Автобиография

Ее муж, профессор Стоу, был колоритным мужчиной. Он носил фетровую шляпу с широкими мягкими обвислыми полями. Он был крупным импозантным мужчиной. У него имелась густая, закрывающая грудь белая борода. Нос у него был крупный и расщепленный болезнью, что придавало ему сходство с цветной капустой. Когда наша маленькая Сюзи в первый раз наткнулась на него на улице возле нашего дома, то, прибежав с вытаращенными глазами к матери, воскликнула: «Санта-Клаус вырвался на свободу!»

Это приводит мне на ум маленького сына преподобного Чарли Стоу – маленького мальчика семи лет. Однажды утром я встретил преподобного Чарли, когда он пересекал участок своей матери, и он рассказал мне эту байку. Он поехал в Чикаго на съезд приходских священников и взял с собой маленького сына. Во время поездки отец то и дело напоминал пареньку, что там, в Чикаго, он должен вести себя наилучшим образом. Он говорил: «Мы будем гостями священника, там будут и другие гости – духовенство и их жены, – и ты должен стараться показать этим людям, своей походкой и разговором, что ты из благочестивой семьи. Будь очень внимателен в этом». Предупреждение принесло свои плоды. За первым же завтраком в чикагском доме священника Стоу услышал, как его маленький сын говорит самым кротким и почтительным образом леди, сидящей напротив него: «Будьте так любезны, пожалуйста, ради всего святого, передайте мне масло».

Понедельник, 26 марта 1906 года

Снова Библейский класс Джона Д. – Мистер Клеменс комментирует несколько газетных вырезок. – Рассказывает мистеру Хоуэллсу план автобиографии. – Пересказывает газетное сообщение о девушке, которая пыталась совершить самоубийство. – Сравнение газет в отдаленных деревушках и больших городах. – Комментарии (наблюдения) о капитане Э.Л. Марше и Дике Хигаме. – Письмо Хигби и письмо от газеты «Геральд», адресованное Хигби

Джон Д. Рокфеллер-младший извинился вчера перед членами своего Библейского класса за то, что монополизировал прежде все время их воскресного часа, и пообещал никогда больше этого не делать, если только его тема не окажется такова, что ее обсуждение будет иметь практическое значение.

«Это хорошо, – сказал он, – что мы проводим общую дискуссию и как можно большее число из нас выразят свои взгляды».

Затем мистер Рокфеллер поднял вопрос, рассчитанный на то, чтобы дать возможность членам класса подискутировать. Он взял тему Десяти заповедей и, разделив их на первые пять как относящиеся к обязательствам человека перед Богом и вторые пять – как относящиеся к обязательствам человека по отношению к своему ближнему, сказал:

«Мы настолько привыкли следовать и подчиняться большинству заповедей, что, казалось бы, бесполезно их поднимать. Давайте возьмем Первую и Четвертую заповеди. Рассмотрим Первую заповедь и посмотрим, поклоняемся ли мы только одному Богу. Многие из нас первым делом думают об удовольствиях, и очень часто случается, что наша первая мысль – о мирском имуществе. Посторонний человек, придя сюда, сказал бы, что бог Нью-Йорка – это бог богатства. Когда мы думаем об удовольствии или о богатстве, прежде чем думаем о Боге, тогда мы нарушаем Первую заповедь.

Я не хочу сказать, что мы не должны быть движимы стремлениями или предаваться невинному удовольствию, но когда мы ставим Бога вторым после этих целей, тогда мы не почитаем его как должно.

Когда молодому богачу из евангельской притчи было сказано пойти и раздать все свое имущество бедным, это было потому, что Христос понял, что молодой богач думал в первую очередь о своем богатстве, а лишь затем о Боге, и тем самым нарушал Первую заповедь.

При рассмотрении Четвертой заповеди давайте попытаемся раскрыть, что значит правильно соблюдать священный день. Насколько мы имеем право нарушать ограничения, положенные в этой заповеди?»

Несколько человек поучаствовали в обсуждении соблюдения священного дня отдохновения. Затем мистер Рокфеллер сказал:

«Предмет таков, что должен дать толчок к общей и полезной дискуссии. Правильно ли в воскресенье играть в гольф, кататься на велосипеде или ездить за город? Вот что мы хотим знать. Мы здесь для того, чтобы искать истину. Давайте подумаем над этим в течение недели и к следующему воскресенью подготовим наши мнения. Тогда мы сможем вынести справедливое заключение».

Молодой Джон Д. Рокфеллер, как видите, опять вчера источал богословие. В прошлый четверг я из-за болезни пропустил общую встречу почетных членов его Библейского класса, и мне было искренне жаль. Мне пришлось позвонить ему, чтобы он за мной не заезжал. Однако, возможно, было к лучшему, что я остался в стороне, так как я намеревался высказать кое-что о лжи, а это оказалось бы слишком неприкрытой правдой для употребления в Библейском классе. Этот Библейский класс настолько не приучен к чему-либо напоминающему правду и смысл, что, думаю, изливающаяся посреди него чистая, неразбавленная правда, произвела бы там такое же опустошение, как разорвавшаяся бомба.

Субботним днем доброжелательного вида старичок держался за стропу в переполненном бродвейском трамвае, движущемся в направлении жилых районов. На угловом сиденье перед ним ютилась хрупкая маленькая женщина, прижимавшая к себе младенца. Рядом с ней сидел другой ребенок, девочка лет пяти, которую, похоже, привлекло доброе лицо старика, ибо она глазела на него и на младенца широко раскрытыми ясными и умными глазами. Старик улыбнулся ее интересу и сказал:

– О! Какой милый малыш. Как раз такой, какого я ищу. Пожалуй, я его заберу.

– Нельзя, – поспешно заявила маленькая девочка. – Это моя сестра.

– Как? Ты мне ее не отдашь?

– Нет.

– Но, – настаивал он, и в голосе его прозвучала подлинная тоска, – у меня дома нет малыша.

– Тогда напишите Богу. Он вам пришлет, – доверительно сказал ребенок.

Старик рассмеялся. Рассмеялись и остальные пассажиры. Но мать, видно, учуяла богохульство.

– Тилли, – одернула она, – замолчи и веди себя прилично!

Эту заметку я вырезал из сегодняшней утренней «Таймс». Она очень изящно сделана, сделана с восхитительными легкостью и грацией – с легкостью и грацией, которые рождены чувством и сопереживанием, а также умением обращаться с пером. Нет-нет, да и поразит меня какой-нибудь газетный репортер такой вот удачной вещицей. Я сам был газетным репортером сорок четыре года назад, в течение трех лет подряд, но, насколько помню, мы с товарищами никогда не имели времени отливать наши заметки в прекрасную литературную форму. Эта газетная вырезка и через триста лет останется такой же трогательной и прекрасной.