Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Овсянка
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Все твои письма при мне. Ответить абы как мне не хотелось, а на обстоятельное письмо не было ни сил, ни времени. У нас так и не было весны, да и лета тоже, вот только в конце августа распогодилось, но уже ночи холодны, туманы над горами и Енисеем густы. За лето леса, горы и почва опились влагой, выдыхают, что возможно.
Наша жизнь течёт не без перемен — 8 июня не стало моей тётушки Апрони, кончились её земные сроки, в очень тяжёлом состоянии доживает жизнь в Подмосковье тётушка Марьи Семёновны, очень нам дорогой и близкий человек, первой встретившая нас с фронта и хоть маленько обласкавшая («Курица — не птица» — это о ней).
Марья Семёновна недавно летала к ней, заехала к детям. Все они, слав богу, живы и здоровы, только Андрей всё ещё мается с квартирой. Более всего радует людей и радуется жизни Поленька, ей уже 8-й месяц, она пробует ходить и всем приветливо улыбается.
Ну а я в осень, в непогоду, обычно работаю и, поскольку наше лето было почти как осень, я потихоньку да помаленьку влез в роман, причём начал его с третьей книги, уж больно Джеймс Джонс задел меня своим романом "Только позови". Я его читал и всё время раздражённо ёрзал — вам бы, бляди, наши беды и заботы! А мы ведь при всём ужасе и при всех держимордах, при нашей худшей в мире демократии выжили, устояли, а они выдохлись неизвестно от чего, и всё им конституции не хватает! И такие вот хлюпики собираются воевать с нами? Тырятся!?
Я вот и покажу, на что мы способны были, и не только в прошлом. Потенциальные возможности для смертоубийства у нас ещё преогромны, и, главное, мы всё ещё во стократ живучей, мужественней и стойче их при всём нашем нынешнем разброде и крохоборстве.
Избрал я для третьей книги самую простейшую, самую примитивную форму сказа от первого лица, ибо сам материал настолько обширен, страшен и уникален, что не нуждается в дополнительных инъекциях и ухищрениях. Первая и в особенности вторая книги будут по форме сложнее, особенно вторая. Третья книга состоит из четырёх частей. Две я почти уже начерно написал: это около 400 страниц. Работаю, как и в молодости, много и, кажется, сильно, однако восстанавливаюсь уже медленно, вот лишь несколько ночей сплю без снотворного, более или менее уравновесилось давление, оттого что погода сделалась ровнее, суше и лучше, а то садился работать и при плохом давлении, особенно стало мучить нижнее артериальное — ниже 100 бывает редко. Но что же ждать? Молодость и молодая прыть не вернутся уже, а роман хочется сделать. Если буду работать так же, как нынче, за 3-4 года одолею. Материал весь отстоялся, книга в голове выстроилась, дело за временем и чернилами, которые я, кстати, достаю с великим трудом. Надеюсь, что зимой или ближе к весне позову тебя прочесть более или менее прибранную третью книгу под названием «Весёлый солдат», где будет и Чусовой, и все прелести, связанные с ним.
Кстати, любимый город наш бурно отпраздновал своё пятидесятилетие. Мне прислали ворох бумаг и приветствий, и я уж ущипнуть себя был готов — полно! Уж в этом ли городе я жил и угрохал свою молодость? Умеем, по-прежнему умеем пускать себе пыль в глаза, да и не простую, а всё золотистую!
А Марья моя Семёновна вдруг весною затосковала о Чусовом, нос повесила, говорит и говорит каждый день воспоминанья, и я уж сказал ей: «Ну съезди, иного способа от тоски избавиться нет». Но я ещё после тяжёлой болезни хандрил, плохо себя чувствовал, и она не решилась меня оставить, перемаялась, и я ей пообещал, что зимою или весной мы сделаем турне по Уралу и непременно уж посетим родные могилки в Чусовом. Ей ведь только на могилках побывать, и она успокоится.
Два раза (всего!) выезжал я на природу — на водохранилище на катере и на мало-большой Абакан. Это довольно далеко, но реки — Абаканы — спокойнее Амыла, лодки уёмистей, хоть и деревянные, мужики надёжнее. Проехали и повидали многое. Проехали даже стоянку старообрядцев Лыковых. Песков Василий Михайлович сделал очень плохую и тяжкую им услугу, «засветив» этих чистых и святых людей, он вызвал на них стаи стервятников, да и сам, как ни горько это говорить, оказался в роли стервятника — три могилы возле дома Лыковых образовалось, остались дочь и дед, но ребята, мои сопутники, меня утешили — Лыковы собираются, судя по всему, сменить стоянку в четвёртый (!!!) раз и уйти дальше в горы, что могилы эти пусты и сыновья рубят новый стан где-нибудь в новом, ещё более глухом и укромном месте. Вот тебе страсти-то сибирские!
Половили рыбки, хорошо половили. Я до се ем хайрюзов малосольных, а вчера скромно справили день рождения Марьи Семёновны, так и гостей попотчевал.
Пришлось мне маленько поработать и за тебя, придумывать название книги. Редакторша припёрла меня к стене. Много перебрали, остановились на словах «Миг и вечность» — это всё же лучше, чем было у тебя, хотя тоже не ахти что. Полтора месяца работала здесь киногруппа из Киева, снимали фильм (теле) «Ненаглядный мой» по моему сценарию [по рассказу «Тревожный сон» — Сост.] — фильм должен выйти на телеэкран в ноябре-декабре. Сам я ничего ещё не видел, но актёры хорошие, не заношенные, и работали все серьезно.
Обнимаю. Поклон твоему парню и жене. Виктор Петрович
1 ноября 1983 г.
Красноярск
(В.Я.Курбатову)
Всё-то вы шутки шутите, молодой че-а-ек, а мы тут без устали боремся за высокую культуру и как посмотрим вокруг, то век нынешний и век минувший оченно, оказывается, похожи, и время не то движется и летит, не то остановилось и дремлет, как сытый кобель в конуре, охраняя чего-то и от кого-то, потрафляя хозяевам, бросающим ему мосол, давая лапу по просьбе, а то и без оной, подавая со скуки голос, всё более скулящий...
Нет, ложная информация достигает богоспасаемого вашего города, который давно уж турки не осаждали, и оттого в нём дремлет мысль и угасло любопытство. Да и что говорить о городе, из которого сознательные трудящиеся ездят и ходят в очередя за сосисками за границу, к чухонцам, и едят их пусть и с идейным отвращением, по необходимости животной, но не выплёвывают же!..
Всё лето мы-с сидели-с в Овсянке и писали чего-то-с и написали-с аж 800 страниц черновика, а это и на машинке будет 500 страниц, и это всего лишь половина романа, а сил не стало, и осень пришла.
Осень очень хорошая, сухая, солнечная, но ночи сделались холодные, а печь мы до се не переложили, и пришлось переехать в город.
Только один раз ездили на четыре дня в Читу, на «Литературную осень, а там дождливо и худо, так быстренько вернулись. Сейчас моя Марья Семёновна собирается в турпоездку по Финляндии, ибо после успешной атаки на вражеский самолёт нас далеко никуда не пускают, а пустят — не рад будешь, заклюют или камнями забросают. Вот и наша поездка, в числе многих и многих, в Испанию не состоялась, и так, видно, не увижу я Ламанчу, в которой родился самый добрый гений этой недоброй планеты.
