Джон Херси - Возлюбивший войну

- Клинт, ты занят? - спросил я.

- Дежурю у хвостового пулемета. - Он, видимо, перебрался туда по своей инициативе, после того как выбросился Малыш.

- А знаешь, нам нужно подготовиться.

- Да я готов, масса босс.

- Слушайте все. Мы обязаны максимально облегчить самолет. Пулеметы с небольшим запасом патронов оставьте напоследок. Остальные боеприпасы выбросить. Лемб, сохрани радиопеленгатор и радиостанцию, а все другое выбрасывай за борт. Начинайте с того, что не надо отрывать или отвинчивать, - с бронежилетов и прочего.

В море полетели приборы и оборудование, стоившие тысячи долларов.

Хендаун, медленно вращая турель, продолжал наблюдать за небом. На высоте около пяти с половиной тысяч футов он доложил, что на нас пикируют несколько двухмоторных истребителей, и все бросились к своим пулеметам: несмотря на "спитфайры", немцы напали на нас, и мы, только для того, чтобы показать, что еще далеко не беззащитны, расстреляли оставшиеся патроны. Однако один из немецких истребителей все же добился успеха - ему, кажется, удалось попасть в первый двигатель, - во всяком случае, он начал давать перебои, хотя, по правде говоря, уже давно барахлил. Сделав один заход, истребители отправились на поиски других отбившихся от соединения самолетов.

Во время атаки немцев Батчер Лемб вдруг оживился - впервые за всю его карьеру воздушного стрелка. Он кричал по внутреннему телефону, ругал немцев, просил меня маневрировать с таким расчетом, чтобы они не могли повиснуть у нас на хвосте. Что с ним произошло?

Мы летели по прямой; я не осмеливался прибегнуть к противоистребительному маневрированию, поскольку наша скорость лишь ненамного превышала минимальную критическую. Еще раньше я решил, что чем больше мы снизимся и чем плотнее, следовательно, станет воздух, тем больше я продержусь с двигателями, работающими в заданном режиме, но к этому времени, хотя в создавшейся обстановке я старался выжать из них все, что можно, первый двигатель начал все чаще работать с перебоями. В результате двигатель номер четыре постепенно уводил нас влево, а когда Лемб крикнул, что ему удалось установить связь со станцией наведения, и я включил свой радиоприемник, один из этих вежливых английских голосов, прозвучавший так, словно его обладатель находился в соседней комнате и разговаривал со мной по телефону, спросил:

- Сэр, вам не кажется, что вы отклоняетесь от установленного курса?

Взглянув на компас, я обнаружил, что мы в самом деле отклонились к югу и летим курсом примерно в двести пятьдесят градусов. У меня возникло такое чувство, будто кто-то в Англии наблюдает за мной, и, проговорив: "Да, да, прошу прощения", я начал разворачивать самолет. Очевидно, на станции тщательно проверили мой курс, обнаружили, что я отклоняюсь на юг и подумали: "Ого, этот шутник может вообще пролететь мимо Англии", забеспокоились и велели мне внести соответствующую поправку, - впрочем, не велели, а с присущим англичанам тактом попросили. Вот и толкуйте о любви. Да, я влюбился в этот голос.

Сейчас я любил Англию. Я жаждал Англию. На некотором расстоянии слева от нас смутно просматривались отвесные кручи восточного берега на участке от Дувра до Маргета, где гасла в тени огненная дорожка заката. Я напрягал все свои нервы и мускулы, пытаясь пролететь как можно дальше, лаская почти вышедший из повиновения самолет: он летел с задранным носом, готовый вот-вот совсем потерять скорость, но все же летел, и мне даже удалось предотвратить дальнейшую потерю высоты. Я призывал чудо, которое удержало бы меня в воздухе и доставило в Англию. Я хотел добраться до Англии и понимал бесплодность своего желания. Я хотел снова - еще бы только раз! - пролететь над удивительным узором зеленых лужаек, бесконечными проселочными дорогами и живыми изгородями, над деревушками, погруженными в вечерний покой, над городом Или, раскинувшимся на холме, голландскими оросительными каналами, древними кортами Кембриджа, воспитавшего, как рассказывала Дэфни, таких великих людей, как Бэкон, Бен Джонсон, Кромвель, Мильтон, Драйден, Ньютон, Питт Младший, Байрон, Дарвин, Теккерей.

Я хотел Дэфни. Я хотел еще раз побыть с моей Дэф и, лежа на лугу у медленно текущей речки, положив голову ей на колени, поговорить о нас. Разве не мог бы я увидеть ее снова и сказать, что хотел совсем другого разговора? Я хотел пожить еще. Разве человек не может попытаться начать все сначала и надеяться, что у него получися хорошо?

Я так устал! Я до боли тосковал о своей кровати в Пайк-Райлинге. Броситься бы на нее и спать - суток четверо подряд.

На мгновение я поднес левую руку к горлу. Перчатки я снял, и мои пальцы прикоснулись к мягкой ткани... Кусок шелка - мой шарф, вырезанный из парашюта Кида Линча. На меня нахлынула волна злости и страха, и я понял, что хочу большего, чем то, на что мог надеяться. Я хотел, чтобы вернулись и Линч, и Бреддок, и Кози, и полковник Уэлен, и Сайлдж, и Стидмен, и Кудрявый Джоунз, и все те, кто покоился на кладбище в Кембридже, где из месяца в месяц добросовестно трудились маленький экскаватор, автопгрузчик и буольдозер. Я хотел, чтобы ничего этого не происходило, хотел снова оказаться в Донкентауне, где летом, в такую же вот пору, все было тихо и мирно, помахивал хвостом кудлатый пес, гудела большая муха да в отдалении погроыхивал подъемный мост, пропуская баржу с углем.

Я очень хотел, чтобы вернулся Мерроу, - тот, за кого он выдавал себя, - человек, с которым невозможно ужиться; я хотел, чтобы вернулись Прайен и Малыш. И Макс.

О, Боже, Боже!

- Клинт, ты мог бы прийти на минутку? - Мне надо было сказать ему нечто такое, о чем я не хотел распространяться по внутреннему телефону.

Через несколько секунд он стоял у меня за спиной. Пересиливая свист ветра в пробоинах приборной панели, я крикнул:

- Клинт, хочу попросить тебя об одном трудном деле. - Я не мог взглянуть ему в лицо. - Ты не мог бы пробраться вниз, отвязать там... как это назвать?.. и сбросить в люк?

- Ты хочешь сказать - Макса?

- Ага. Ну, знаешь, чтоб он не оказался здесь, как в ловушке.

Я не мог заставить себя сказать: "Чтоб прилично похоронить его в море".

Клинт сразу понял.

- Конечно, конечно, Боу! - ответил он и, преодолевая штормовой ветер в люке, полез вниз.

Полагалось бы завернуть тело в парашют и привязать к нему груз - ну там пулемет или пару радиопередатчиков, но у нас не было ни передатчиков, ни времени; времени не было совсем. Минуту спустя я посмотрел в люк; Клинт подтащил Макса к отверстию и, казалось, заколебался. Я громко (но никто, кроме меня, не слышал) сказал: "Мы вручаем его тело..." Это было все, что я мог придумать.

- Послушай, не мог бы ты позвать сюда Нега и вдвоем с ним вытащить его в радиоотсек? - Я кивнул на Мерроу. - Сам он не сможет выбраться из самолета.