Максим Чертанов - Дарвин

Начал он с похвал в адрес старых авторитетов, затем дал им пинка: «Ч. Белл… утверждает, что многие из наших лицевых мышц "специально предназначены" для целей выражения. Но тот факт, что человекоподобные обезьяны обладают теми же лицевыми мышцами, что и мы, делает весьма маловероятным допущение, что у нас эти мышцы служат исключительно для выражения, ибо никто, я думаю, не согласится с тем, что обезьяна была наделена специальными мышцами только для того, чтобы выставлять напоказ свои гримасы!» Белл, вероятно, никогда не державший собаки, писал, что лица животных всегда выражают злобу или страх. «Но ведь даже человек не может выразить внешними знаками любовь и покорность так ясно, как собака, когда с опущенными ушами, повисшими губами, виляя хвостом, она встречает любимого хозяина… Если бы мы попросили Ч. Белла объяснить выражение привязанности у собаки, он, без сомнения, ответил бы, что это животное было сотворено со специальными инстинктами, сделавшими его приспособленным к общению с человеком, и что дальнейшие изыскания в этой области излишни».

Дарвин сожалел, что физиологи не сравнивали мимику человека и животных. Он не знал, что в 1866 году Сеченов в «Физиологии нервной системы» писал: «На ее [собаки] лице рисуются особенным образом радость и печаль, испуг и удивление, наслаждение и страдание, нежность и злоба. Движения эти, разумеется, не так разнообразны, как у взрослого человека, но все же они есть, и никто не станет сомневаться в однородности их у того и другого в смысле нервно-мышечных актов» — и тоже жалел, что ученые не занимаются мимикой животных, так что у него нет базы фактов. Дарвин эту базу собрал. С анализом было сложнее, о нервной системе знали мало, физического механизма выражения эмоций Дарвин зачастую объяснить не мог. Но он ставил другую задачу: «Нахождение общих генетических корней выразительных движений, характерных для эмоциональных состояний животных и человека» (а также для разных рас человека). Он разобрал «по косточкам» все: чих, дрожь, кивок, улыбку. Каждое мимическое движение и жест когда-то имели смысл, но постепенно стали рефлекторными: «…они воспроизводятся всякий раз, когда возникают причины, некогда обусловившие их произвольный характер, даже если они не приносят при этом ни малейшей пользы». Почему люди вздрагивают, пугаясь, какая от этого польза? Сейчас — никакой. Но наши предки при виде опасности мгновенно отпрыгивали от нее; вздрагивание — остаток этого полезного движения. Для проверки гипотезы Дарвин в зоопарке сел у стекла террариума; он понимал, что находится в безопасности, хотел не отшатнуться, когда змея бросится на него, но, когда это случилось, силы воли не хватило и тело дернулось.

У животных все как у нас: бессмысленно повторяют действия, когда-то имевшие смысл. Кошка топчется у нас на животе? Посмотрите на сосущего мать котенка: он топчет ее живот, чтобы выдавить молоко. Взрослая кошка по привычке воспроизводит это действие, ассоциировавшееся с приятным ощущением. «Собаки, желая улечься на ковре или какой-нибудь жесткой поверхности, обыкновенно бессмысленно кружатся и скребут пол передними лапами, будто намереваются умять траву и вырыть углубление, что, без сомнения, делали их предки… Одна наполовину слабоумная собака… сделала на ковре тринадцать полных оборотов, прежде чем улеглась…» А эскимосские лайки так не делают, потому что в Арктике не было травы. Иногда, объясняя поведение зверей, Дарвин допускал ошибки, так, во всяком случае, считается. Животные лижут детенышей, чтобы уничтожить нежелательный запах, кошка, трущаяся о ноги, метит территорию. А он объяснял то и другое любовью, желанием наслаждения. Может, он прав?

Одна из сильнейших эмоций — страх. «Кожа бледнеет, выступает пот, и волосы становятся дыбом. Выделения пищеварительного канала и почек усиливаются, и опорожнение происходит непроизвольно вследствие ослабления сфинктеров, что, как известно, бывает и у человека и что мне случалось наблюдать у рогатого скота, собак, кошек и обезьян. Дыхание учащается, сердце бьется ускоренно, умственные способности нарушаются. Вскоре наступает полный упадок сил и даже обморок». Объяснить механизм того, что со страху человек и животные «обделываются», Дарвин не мог, так как не знал о существовании вегетативной нервной системы и ее связи с головным мозгом, и назвал подобные явления «простым действием нервной системы». Он анализировал другие проявления страха. Почему от ужаса кричат? Наши предки кричали, чтобы звать на помощь, поэтому же кричат от боли. Кроме того, «напряжение при крике само по себе приносит некоторое облегчение; вероятно, так употребление голоса ассоциировалось с любым видом страдания», и теперь самые чувствительные вскрикивают от страха или горя даже в театре. Почему тело покрывается мурашками, волосы встают дыбом? Потому что страх и агрессия у наших предков были неразрывно связаны, по сути это одно и то же чувство. Одни животные, испугавшись, удирали, другие распушали мех, чтобы казаться больше: так кошка пугает собаку.

Растрогав британцев описаниями любимых зверушек, Дарвин перешел к нелюбимым. Читатели с изумлением узнавали, что обезьяны обнимаются, берут друг друга за руки, падают в обморок. Они не хмурятся — но у них вместо бровей движутся уши. Они не разевают рот от удивления — просто они лучше дышат носом, чем мы. Но они смеются — как от щекотки, так и от радости. «Смех как выражение удовольствия был присущ нашим прародичам задолго до того, как они заслужили имя человека; ибо очень многие породы обезьян издают при удовольствии повторяющийся звук, несомненно, аналогичный нашему смеху и сопровождающийся вибрирующими движениями челюстей и губ, причем углы рта оттягиваются назад и вверх, на щеках образуются складки и появляется блеск в глазах».

Возвращаемся к нам: мы плачем. Белл считал, что это даровано нам с рождения. Но он, похоже, никогда не видел не только собаки, но и новорожденного, который не плачет, а лишь орет. Его слезные железы не вырабатывают слез? Нет: Дарвин «случайно задел обшлагом пиджака открытый глаз одного из моих детей, когда ему было 77 дней, — из глаза потекли слезы; хотя ребенок отчаянно кричал, другой глаз оставался сухим». Он опросил легионы матерей, у всех дети начинали плакать не раньше чем в месяц. Значит, это умение не врожденное: «Требуется индивидуальный навык, прежде чем слезные железы начнут легко приходить в действие… привычка эта, вероятно, была приобретена после того периода, когда человек ответвился от общего предка рода Homo и от неплачущих человекообразных обезьян». Люди, стоящие на более высокой ступени развития (взрослые в сравнении с детьми, мужчины — с женщинами, англосаксы — с «латинос»), реже плачут, значит, плач — рудимент. Но чему он когда-то служил?