Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова
– А что представлял собой Борман? – спрашивал он каждый раз под конец.
– Простите, генерал-полковник, но я уже в который раз отвечаю вам на этот вопрос. Бормана не знаю. Ничего сказать о нем не могу, – также одно и то же отвечала Ольга.
И почему его так интересовала личность Бормана? Почему он так настойчиво каждый день вспоминал о нем? Все это было странно и немного тревожило Ольгу.
После допроса Ольга подписывала бумажки, офицер уезжал, аккуратно складывая их в папку. Абакумов оставался.
Девятого мая он влетел рано утром в конспиративную квартиру с радостным криком:
– Слушали радио?
– Нет, товарищ генерал-полковник, – ответила женщина и бросилась включать приемник.
– Мир! – продолжал радостно кричать Абакумов. – Подписана безоговорочная капитуляция Германии.
– Ура! – закричал солдат, охраняющий тут Ольгу, и бросился обнимать женщину, рыдающую от счастья. – Война окончена!
Люди высыпали на улицу. Через открытое окно Ольга слышала восторженные крики, смех и тоже радовалась. Только ее радость была вперемежку с горьким разочарованием. Война-то, слава богу, закончилась, вот только Германии вновь предстояло подниматься из руин, как когда-то после Первой мировой, и опять в положении проигрыша и унижения. Волновало Ольгу и то, как там сейчас ее родные. Не случилось ли с ними чего? В этот вечер и женщина, и солдат пошли на Красную площадь смотреть салют.
– Вы уж, Ольга, будьте паинькой, – сказала женщина. – Не подведите нас. Сидите дома. А мы быстро. Посмотрим салют – и обратно.
– Конечно, идите, – махнула рукой Ольга. – Никуда я не денусь. Я ведь понимаю.
Женщина с солдатом ушли, закрыв входные двери на все замки. Изнутри можно было открыть только один из них. Ну и что они так волновались? Не будет же она ломать дверь или выбрасываться из окна с четвертого этажа, пока их нет? А вот воспользоваться телефоном… Ольга не раз слышала, как Абакумов связывался отсюда с Берлином, и его сразу соединяли. Возможно, номер телефона этой квартиры находится на особом коммутаторе? Рискнуть? Когда ее забирали из дома в Кладове, телефонная связь еще была, но существует ли она сейчас? А если к телефону подойдет не Ада, а прислуга, говорящая на немецком? Рискнуть или?.. Ну конечно, рискнуть. Ольга решительно подошла и сняла трубку.
– Слушаю, – тут же раздался голос телефонистки.
– С Днем Победы вас, девушка, – не растерявшись, ответила Ольга.
– Вас тоже, – радостно ответили с коммутатора. – С кем соединить?
– С Берлином: А-12–14.
– Ждите.
Ольга знала, что на коммутаторе, вполне возможно, будут слушать ее разговор, и быстро соображала, что сказать своим, чтобы не вызвать никаких подозрений у оператора.
⁂
В это время в Кладове тоже отмечали заключение мира.
– Наконец-то больше не надо бежать в бомбоубежище и вздрагивать от разрывов снарядов, – радовалась Ада, обнимая дочку. – Только бы твой папа и твоя бабушка Оля скорее бы вернулись к нам.
Она уже получила письмо от мужа и теперь была на его счет спокойна. Вильгельм Руст сообщал, что находится в плену у англичан и что, возможно, его даже скоро отпустят домой как врача, взятого в плен не на поле боя, а в военном госпитале во время операции. Никаких известий не было только от матери. Где она? Что с ней? Ничего Ада не могла добиться ни в советской комендатуре города, ни в американской. Было очень тревожно.
Но вот 9 мая раздались длинные гудки телефона. Междугородняя?
– Алло! – с замиранием сердца подняла трубку Ада.
– С вами говорит Москва, – услышала она русскую речь.
– Слушаю, – с удивлением и испугом отозвалась Ада также по-русски.
– Соединяю, – произнес тот же голос, и следом за ним Ада услышала голос матери.
– Адочка, это я, – по-русски говорила она. – У меня очень мало времени, скажи только, все живы-здоровы?
– У нас все хорошо, – растерялась Ада. – А ты в Москве? Почему ты в Москве?
– Я здесь ненадолго. У меня концерты. Поцелуй за меня Верочку, Альберта… Он с вами?
– Да. Он тебя очень ждет. Сейчас пошел к Раддатцам пригласить их к нам на вечер. Будем праздновать окончание войны.
– Считайте, что я среди вас. Всё, родная, больше говорить не могу. Целую, – быстро произнесла Ольга и положила трубку.
Она торопилась. Она очень боялась, что Ада может сказать что-нибудь, что может насторожить оператора, и еще, не дай бог, перейдет на немецкий язык. И какое счастье, что к телефону подошла именно Ада!
Ада стояла как ошарашенная. Мама в Москве! Вот уж что совершенно никому из них ни разу не приходило в голову. Какие концерты? Где она выступает? О боже! Но ведь она не взяла с собой ни одного концертного платья! Ада бросилась в спальню матери и раскрыла ее гардероб.
– Вот это блестящее, вот это шелковое с расшивкой по лифу, – доставала она мамины наряды и кидала их на кровать. – А может, еще это зеленое? Оно ей очень идет.
Ада решила, что маме необходимо немедленно выслать эти наряды. Она просто не успела ее об этом попросить. Надо срочно переправить с кем-нибудь эту посылку на адрес тети Оли в Москву!
Вечером все веселились, узнав, что Ольга жива и здорова, недоумевали по поводу ее концертов в Москве и праздновали заключение мирного соглашения. Мир – это все, о чем мечтали в последнее время люди. И он наконец-то пришел. А когда еще и твои любимые люди живы и здоровы, этот праздник вдвойне дорог!
⁂
Через два дня Ольга Леонардовна Книппер-Чехова получила посылку из Берлина.
– Я ничего не жду из Германии, – испугалась она. – Это какая-то ошибка.
– Нет-нет. Это для вас. Меня просили передать, – произнес капитан воздушных сил Советской армии, протягивая ей внушительный пакет.
Закрыв за военным человеком дверь, Ольга и живущая вместе с ней Софья Бакланова, исполняющая в доме роль экономки, открыли посылку. Там лежали три роскошных вечерних платья, перчатки и туфли. Ко всему этому прилагалось письмо: «…Мама не взяла их с собой. Дорогая тетя Оля, передайте ей все это как можно скорей, а то я даже не представляю, в чем она в Москве выступает…»
Ольге Леонардовне стало плохо. Как? Ее племянница в Москве? Но никаких гастролей Ольги Чеховой в Москве не было! Что это? Какая-то проверка НКВД? Ольга Леонардовна тут же бросилась звонить Качалову.
– Василий Иванович, дорогой, ты говорил, что твой близкий
