Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

В его квартире в доме Ковригиной, что у храма Христа Спасителя, кипела и ладилась работа при небольшом числе помощников. Двери были открыты для всех, здесь можно было встретить всю православную Россию – от странника-мужика и студента-богоискателя до знаменитого литератора или профессора Московского университета.

…Сила и страсть борца, которая в юности, по-видимому, и проявилась в кулачных уличных боях, сохранялась в Михаиле Александровиче всю жизнь и прилагалась им к тому делу, которому он был предан. Так, незадолго до падения Распутина Михаил Александрович подготовил совместно с великой княгиней – монахиней Елизаветой Федоровной, сестрой царицы, книгу, разоблачавшую Распутина и его губительную для России деятельность. Книга была уже им отпечатана, но лежала еще на складе, когда о ней узнали власти, о чем и было доложено государю. Нравственный авторитет Михаила Александровича был так велик, что ему было предложено под честное слово самому сжечь тираж: на этом условии дело предавалось забвению.

Михаил Александрович снискал себе не только всеобщее уважение, но и любовь. За аскетическую жизнь, проводимую в мирской обстановке, за светлый характер и, я думаю, за весь его светлый облик Михаила Александровича называли в Москве „белым старцем“» (В. Пришвина. Невидимый град).

НУВЕЛЬ Вальтер Федорович

Композитор-любитель, сотрудник и биограф С. Дягилева, член редакции журнала «Мир искусства», основатель «Вечеров современной музыки». Чиновник особых поручений канцелярии Министерства Императорского Двора.

«Имя это ничего не говорит и тогда не говорило публике, а между тем „Валечка“ представлял собою, по признанию Бенуа, „не гласного, но весьма важного и влиятельного участника «Мира Искусства»“. Это был один из тех темных спутников ярких светил, о которых можно не только прочесть в астрономии, но и наблюдать их нередко в жизни. Почти в каждом деле имеются такие „весьма важные“, но незаметные „на отдалении“ двигатели…По уму, вкусу, знаниям Нувель был совершенная „ровня“ остальным; ему не хватало только специальных талантов, причем, в отличие от Дягилева, он не имел и таланта лидера. Но он был в высшей степени полезным и даже необходимым участником дела, будучи в той же степени, как его сотоварищи, „в курсе“ происходившего созидания. Без Нувеля не обходилось ни одного редакционного совещания и не принималось никакого решения. Нельзя даже представить себе „Мир Искусства“, не представляя в то же время его маленькой, вертлявой, всегда франтовато одетой фигурки, живо бегающей по комнате с сигарой в зубах или восседающей на самом краю дивана, заложив нога на ногу. По своему официальному положению Нувель был чиновником министерства Двора, но службой своей он совершенно не интересовался. Она была для него лишь средством заработка, и мы знали об этой службе только потому, что иногда он появлялся в редакции в „деловом“ вицмундире. Все жизненные интересы Нувеля были сосредоточены на „Мире Искусства“ – журнале и выставках, как и после он сохранил эту свою жизненную линию, принимая самое близкое участие в театральном деле Дягилева. Помимо этого, у Нувеля был еще большой интерес и даже некоторый талант к музыке. Он был очень недурным пианистом, и я до сих пор помню впечатление, которое произвело на меня исполнение им и Дягилевым в четыре руки на квартире у Бенуа четвертой симфонии Чайковского. По инициативе Нувеля (и Нурока) образовался тогда в Петербурге кружок „Вечеров современной музыки“, довольно регулярно дававший свои концерты в течение ряда лет и знакомивший на них российскую публику с произведениями Дебюсси, Макса Регера, Рихарда Штрауса и других тогдашних музыкальных новаторов.

Отрывки из писем Нувеля к Бенуа, помещенные в брошюре последнего и замечательные по яркости изложения, показывают, что у их автора были задатки литературного дарования, но он не захотел их развить. Уже и тогда на всей личности Нувеля лежал отпечаток какой-то жизненной усталости: из всех „мирискусников“ он был наиболее blasé [франц. пресыщенный. – Сост.], и в нем это не было рисовкой. „Я отношусь к своему состоянию с презрением, – пишет он Бенуа, – но принимаю его, как нечто неизбежное, фатальное… А надежда на лучшие времена во мне все-таки есть, и я уверен, что когда-нибудь мы во что-нибудь уверуем“. Может быть, эта надежда толкала Нувеля слушать с интересом редакционных трибунов и проповедников, но он слабо поддавался их воздействию. Он не мог бы увлечься Розановым, как Бакст, или Мережковским, как Философов. Улыбка даже не скепсиса, а равнодушия всегда готова была скользнуть между его густых, резко выделявшихся на гладко выбритом лице усов…» (П. Перцов. Литературные воспоминания. 1890–1902).

«Вальтер Федорович Нувель, человек небольшого роста, бритый, с усами, также лет тридцати. Он служил в министерстве Двора и после службы ежедневно приходил в редакцию [„Мира искусства“. – Сост.], где всегда бывал занят каким-нибудь делом. Он был образованный музыкант и заведовал музыкальным отделом. Впоследствии Нувель был правой рукой Дягилева в Париже по организации русского балета и русских концертов. Умный и спокойный, он был до самой смерти Дягилева по линии музыкальной тем для него, чем был Философов по линии литературной» (И. Грабарь. Моя жизнь).

«Молодой, необыкновенно живой и веселый человек. Страшный непоседа. Он напоминал собой шампанское, которое искрится и играет. Когда он приходил, то всем становилось веселее. Он был очень умен, по-настоящему умен. Он над всеми смеялся, подтрунивал, подшучивал, но особенно он привязывался к бедному Нуроку. Как овод, он все летал вокруг него и жалил. Сначала Нурок отбивался от него, парировал его насмешки, часто ядовито и колко, но Нувель был неутомим. Он так изводил Нурока, что тот в отчаянии начинал уже вопить. Но до ссоры не доходило. Когда отчаяние Нурока достигало апогея, Нувель, очень довольный, начинал весело хохотать, и они мирились. Они были большие друзья, Нувель был отличный музыкант. Они оба впоследствии основали „Общество вечеров современной музыки“. И оба отличались необыкновенной любовью к внутренней свободе и полным отсутствием честолюбия» (А. Остроумова-Лебедева. Автобиографические записки).

«В. Ф. Нувель вел музыкальный отдел в „Мире искусства“, и благодаря его инициативе возникли, как один из ростков журнала, „Вечера современной музыки“. Эти камерные концерты были закрытыми и посещались лишь по приглашениям. Там исполнялись произведения молодых композиторов – Скрябина, Рахманинова и других по их рукописям и новинки иностранцев (Ц. Франка, Макса Регера, Дебюсси и других), а также старинная музыка XVII–XVIII вв. Там выступали отличные пианисты и неоднократно приезжавшая в Петербург Ванда Ландовска. Пела также иногда сестра Сомова. На этих вечерах впоследствии впервые появился совсем юный тогда Прокофьев, всех поразивший своим искрометным и задорным талантом. Сам „Валечка“ Нувель был признанный Magister elegantiarum. Но скорее его можно было назвать „потрясателем основ“, столько у него было ядовитого и сокрушительного скептицизма. Но все это выражалось в таких забавных и блестящих, порою весело-циничных выходках и так было тонко и умно, что обезоруживало и было в нем всегда привлекательно. Нувель был одним из самых первых „зачинателей“ „Мира искусства“ наряду с Бенуа, Философовым и Дягилевым и был тем „перцем“, который придавал „Миру искусства“ особенную остроту» (М. Добужинский. Воспоминания).