Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Через свои тюремные контакты я попытался помочь организовать их защиту на предстоящем судебном процессе, предложив им, в частности, связаться с Гарольдом Вольпе. Позже я узнал, что Вольпе также был арестован. Это было для меня первым сигналом о том, что ситуация стала весьма серьезной. Однажды, когда меня уводили с тюремного двора после прогулки, я увидел там Эндрю Млангени. В последний раз я видел его в сентябре 1961 года, когда он уезжал из страны для прохождения военной подготовки. Гарольд Вольпе, Эндрю Млангени – кто еще числился в списке арестованных?
В начале 1961 года власти ввели для Винни двухлетний правительственный запрет. Сидя в тюрьме «Претория Локал», я узнал от другого заключенного, что Винни недавно обвинили в нарушении этого запрета, что могло привести к ее тюремному заключению или домашнему аресту. Я знал, что Винни была упрямой и именно по этой причине запретительные меры могли разозлить ее. Я нисколько не сомневался в том, что она была способна нарушить правительственный запрет. Я бы никогда не отговаривал ее от такого шага, однако меня очень беспокоило то, как она могла чувствовать себя в тюрьме.
Однажды утром в июле 1963 года, когда я шел по тюремному коридору к своей камере, я увидел Томаса Машифейна, бригадира на ферме Лилислиф. Я тепло поздоровался с ним, хотя и понял, что власти, несомненно, специально подстроили нашу встречу, чтобы посмотреть, признаю ли я его. Но я не мог поступить по-другому. Его присутствие в тюрьме могло означать только одно: власти обнаружили наше конспиративное место в Ривонии.
Где-то через день или два меня вызвали в тюремную канцелярию, где я обнаружил всех своих коллег: Уолтера Сисулу, Гована Мбеки, Ахмеда Катраду, Эндрю Млангени, Боба Хеппла, члена Национального высшего командования формирований «Умконто ве сизве» Раймонда Млабу, который недавно вернулся после военной подготовки в Китае, члена наших формирований Элиаса Мотсоаледи, членов Конгресса демократов Денниса Голдберга и Расти Бернштейна и адвоката Джеймса Кантора, являвшегося шурином Гарольда Вольпе. Всех нас обвинили в подрывной деятельности, на следующий день мы должны были предстать перед судом. Я к этому времени отсидел из своего пятилетнего срока всего девять месяцев.
По крупицам я смог собрать общую картину того, что произошло. Днем 11 июля на подъездную дорожку фермы Лилислиф въехал фургон компании химчистки. Никто в Лилислифе не заказывал никакой химчистки. Молодой чернокожий охранник остановил фургон и был буквально ошеломлен, когда из машины выскочили десятки вооруженных полицейских вместе с полицейскими собаками. Они окружили ферму, и несколько офицеров полиции вошли в главное здание и его флигель. В последнем они обнаружили десяток мужчин, которые обсуждали за столом какой-то документ. Уолтер Сисулу выпрыгнул из окна, но рядом с ним немедленно оказалась рычавшая полицейская собака. Был арестован также Артур Голдрайх, который во время полицейского рейда заехал на ферму.
Полиция обыскала всю ферму и конфисковала сотни документов и бумаг. Оружия она не смогла найти. Один из самых важных из конфискованных документов лежал во время полицейского рейда прямо на столе – это был план партизанской войны в Южной Африке «Операция ”Майибуйе“». Одним махом полиция смогла захватить все Национальное высшее командование «Умконто ве сизве». Все его руководители были задержаны в соответствии с новым Законом о 90-дневном задержании.
К счастью, на ферме во время полицейского рейда не было Джо Слово и Брэма Фишера, хотя они часто ездили туда, порой по два-три раза в день. Оглядываясь назад, остается только удивляться, что наше конспиративное место на ферме Лилислиф не было обнаружено раньше. Власти стали использовать более изощренные методы для борьбы со своими противниками. Прослушивание телефонных разговоров стало теперь вполне обычным делом, как и круглосуточное наблюдение. Состоявшийся полицейский рейд явился решительным шагом режима по разгрому оппозиционных сил.
В наш первый день в суде нам не дали возможности посоветоваться с адвокатом. Мы предстали перед магистратом и были обвинены в подрывной деятельности. Через несколько дней нам разрешили встретиться с Брэмом Фишером, Верноном Берранже, Джоэлем Джоффе, Джорджем Бизосом и Артуром Часкалсоном, которые действовали от нашего имени. Меня все еще держали в тюрьме отдельно, поскольку я ранее уже был осужден, и эти встречи стали для меня первой возможностью поговорить со своими коллегами.
Брэм Фишер был весьма мрачен. Свойственным ему тихим голосом он сказал нам, что предстоит чрезвычайно серьезный судебный процесс и что власти официально сообщили ему о намерении просить для нас высшую меру наказания, разрешенную законом, – смертную казнь. По оценке Брэма, учитывая ситуацию, сложившуюся к этому времени в стране, такой вариант являлся вполне реальной возможностью. Таким образом, с этого момента мы жили в тени виселицы. Сама возможность вынесения нам смертного приговора все существенно изменила. Мы сами с самого начала считали такой приговор наиболее вероятным исходом судебного разбирательства. Гораздо менее тяжкие преступления, чем наши, еще совсем недавно карались пожизненным заключением.
Тюремная администрация не позволяла нам забыть, что нас могут повесить. В первый же вечер надзиратель постучал в дверь моей камеры перед самым отбоем и прокричал мне: «Мандела, тебе не нужно беспокоиться о сне! Ты скоро будешь спать долго, очень долго!» Я подождал немного, а затем ответил: «Все мы, включая и вас, будем спать долго, очень долго». Но это было, конечно, слабым утешением.
55
9 октября 1963 года нас погрузили в полицейский фургон с усиленной защитой, по центру которого шла стальная перегородка, отделявшая белых заключенных от чернокожих, и отвезли во Дворец правосудия в Претории, в котором проходят заседания Верховного суда, для открытия судебного процесса «Государство против Национального верховного командования и других». Позже этот процесс стал известен под названием «Государство против Нельсона Манделы и других» или же как «Судебный процесс в Ривонии». Весьма характерная деталь: рядом со зданием суда находился памятник Паулю Крюгеру, президенту Южно-Африканской Республики (или Республики Трансвааль)[64], который боролся против британского империализма в XIX веке. На памятнике этому герою африканеров выбита цитата из одной из его речей: «Мы заявляем перед Господом, который читает в наших сердцах, и перед всем миром, что, победим мы или нет, свобода неизбежно взойдет в Африке, как всходит солнце
