Джеймс Томсон - Город страшной ночи

XV

Скопление людей всегда заряд            С собой несет их чаяний и дум,Вкруг вечно крик, и плач, и смех стоят,            Молитва каждая и всякий глум,Немые страсти, тайные страданья —Все в воздухе от нашего дыханья,            Волнует воздух жизни нашей шум.

Вот так не волен ни единый вдох            В себя вобрать, как если б был один,Жизнь дорога ль тебе, иль весь иссох            От жажды смерти, — радостей, кручин,Дел мудрых и дурных, благих и лишнихТвоих не отличить от действий ближних,            И так же держишь нити их судьбин.

Здесь воздух самый вязок и тяжел,            Хоть жителями Город не богат,Но сколько разных ядоносных зол            Собой тлетворный воздух тяготят:Отрава равнодушного бездумья,Отрава несказанного безумья,Отчаянья неизлечимый яд.

XVI

В молчании собор теней застыл,            Придя в задумчивость от этих слов:«Жизнь можешь оборвать, коль так решил», —            Быть может, слушать далее готов,Но тут, как молнии слепящий миг,Прорезал тишину плачевный крик:

«Он правду говорит, увы, он прав:            За гробом новой жизни не найти.И Бога нет. Судьбы бесстрастен нрав.            Могу ль здесь утешенье обрести?

Единожды всего судьба сама            Дала мне шанс, хотя бы и с трудом:Блистанье величавого ума,            Любимую семью, уютный дом

И развлечения в кругу друзей,            Искусства завораживающий мир,Природу в живописности своей —            Воображенья признанный кумир,

Восторг простой живого существа,            Беспечность детских, пылкость юных лет,Рачение мужского естества            И старости почтенной тихий свет —

На то имеет право Человек,            Лелеет память минувших временИ прозревает мира скрытый бег            Сквозь мириады тайных связей он.

Сей шанс мне не представился тогда,            Мне в Прошлое пустое век глядеть,Сей шанс не повторится никогда,            Пустое ждет меня, пустое Впредь.

Единый шанс украли у меня,            Солгали, надсмеялись — и в бреду,Дух жизни благородный прочь гоня,            Бесщадной смерти с вожделеньем жду.

Напиток моей жизни — желчный яд,            В кошмарном сне свой день я провожу,Теряю годы — мимо те летят:            Какое вспоможенье заслужу?

Коль утешенья нет — не утешай,            Лжи не спрямить словам, так будь же нем.Вся наша жизнь — обман, смерть — черный край:            Отчайся и умолкни насовсем».

Сей голос страстный сбоку прозвучал,            Истошный, сбивчивый до хрипоты,И ни один ему не отвечал,            Ведь никнет слово пред лицом беды,Пока тот, главный, не проговорил,И полон скорби голос его был:

«О Брат мой и вы, Братья, это так,Добра от жизни нам не ждать никак,            Мы чуем смертный холод в каждом дне.Не знали жизни до рожденья мыИ не узнаем средь подземной тьмы.            Подумаю о том — и легче мне».

XVII

Как радостно луне в большой ночи!            Каким блистанием отмечен ходСозвездий, чьи волшебные лучи            Железный озаряют небосвод!И люди с острым страхом и тоскоюСледят за сей сверкающей толпою,            Как будто отклик их мольбам грядет.

Тенями черными скользят челны,            На миг теряясь там, где, недолга,Лежит дорожка нежная Луны.            В холодных окнах пылко жемчугаВдруг вспыхивают; свод, карниз, колонныИз хаоса являются коронно.            Мерцают чудно росные луга.

Настолько жив свет этих мертвых глаз,            Сих глаз незрячих в темных небесах,Что жалость мы распознаем подчас            Или презренье в чистых их лучах.Простец! Не мягки звезды и не резки,Нет сердца иль ума во всем их блеске,            Блуждают без пути в своих садах.

Тот, кто достигнуть дерзко их решил,            Найдет миры — что мир печальный сей,Иль рой всепожирающих светил            В кольце планет — блуждающих огней:То убывают, то растут в слияньи,И сферы вечные — одно названье,            И бездною зияет эмпирей.

XVIII

Я к северной окраине притек,            Откуда расходились три пути,Петляя, словно русла тайных рек,            Что в темноту готовы отнести.Сквозил свет смутный в воздухе кругом,На юге небосвод набух бельмом.

И я поплелся левою тропой,            Едва ступая, тихо ворошаЛиству сырую вялою стопой,            К земле согнувшись, чуть ли не дыша —Так беспредельно, страшно я устал,Так долго по ночам без сна блуждал.

Пройдя немного, различил во мгле            Я слабое движенье впереди:Там что-то шевелилось на земле,            Со стонами пытаяся ползти;Упорно двигаясь за пядью пядь,Ползло в свою берлогу подыхать.

Но, поравнявшись с ним, я разглядел,            Что это человек, — вот он застыл,Шаги услышав, и привстать сумел,            Вот голову ко мне оборотил,Вот ему гневным жестом удалосьОткинуть прядь замызганных волос.

Иссохшее лицо увидел я,            Глаза, чей взгляд был загнан и убог:«Что, ты ограбить захотел меня?            Уж злато не влечет, не мил порок,Ничто не кружит голову, — ведь тыИзведал тайные мои мечты?

Считаешь, что я слаб и сдаться рад, —            Но лишь тебя царапнет этот нож,Вольется в твое сердце страшный яд            И ты, лукавый веролом, умрешь.Плесну из склянки на тебя едва —И ты тотчас засохнешь, как трава».

Вдруг, тон переменив: «Раскинь умом!            О, сжалься! Этим только мне владеть.Не будет толка в поиске твоем,            Иди лишь по своей дороге впредь:Ни смертным, ни бессмертным не пройтиЧужой судьбы тернистого пути.

Да знаешь ли всю меру моих бед?            Вон сзади разветвленье двух дорог:Оттуда тянется кровавый след —            Такую я подсказку приберег.Изранил я о камни плоть мою,Стенать от боли не перестаю.

Теперь я, наконец, златую нить            Найду, что мне известна одномуИ может этот день соединить            И прошлый — коль уйдешь ты». Я ему:«Уйду, когда б сейчас сказать ты мог,Где скрылся нити золотой клубок».

«Так ты, болван, не знаешь? — хмыкнул он. —            А я тебя боялся! Нить ведетИз этой ночи беспросветной вон,            Сквозь дикие равнины все вперед,Сквозь лютых лет ужасную длину —В предел безгрешный, райскую страну.

И вот уж я младенец, чист и мал,            Играю под присмотром милых глаз,О, если бы тогда я увидал            Себя таким, каким я стал сейчас, —Зарылся б с громким плачем маме в грудьИ долго в ужасе не мог уснуть».

И заново пополз он. Я с лица            Снял паутинку, прежде чем уйти:«Начнет все вновь он, избежав конца,            В предродовую тьму его пути,В утробе он сокроет естество,И Рок превратный не найдет его.

Но даже если так, сколь тяжек труд —            К вратам рождения ползти тебе,Когда ворота смерти близко ждут!            Ведь есть закон, коль есть закон в Судьбе:Небывшему вольно придти всегда,А бывшему — вновь быть уж никогда».

XIX