Анатолий Черняев - Совместный исход. 1078

Серьезнее - «Коммунистический университет» в Лондоне, куда по приглашению КПВ мы посылали профессора Коваля (зам. директора Института международного рабочего движения). Позавчера он нам подробно рассказывал об этом, по его оценке, антикоммунистическом и антисоветском университете. В целом подтверждение того, о чем я уже писал: нас не признают соцстраной. И коммунистической партией КПСС не считают. Атмосфера открытой ненависти и враждебности ко всему советскому. Под гром аплодисментов принято предложение об организации публичного международного суда над советским руководством за 1968 год в Чехословакии. Наши «диссиденты» изображаются, как та самая кучка революционеров-интеллигентов, которая, как и во времена Ленина в конце XIX начале XX веков, оторвана от народа и «поэтому их так легко сажают». Надо, мол, помочь им «внести (как учил Ленин!) свои идеи в массы, помочь им добиться поддержки советского народа (в этом интернациональный долг КПВ), чтобы потом можно было всерьез поставить вопрос об «изменении бюрократического режима» в СССР. И т.п.

Удручающая ситуация.

31 августа 78 г.

Были в Москве Уоддис и Кастелло (два члена Политбюро КПВ).

Сценарий получился такой: Кастелло приехал раньше (он был на отдыхе в Болгарии) и Джавад ему все изложил от своего, конечно, имени про рассказ Коваля о Лондонском университете. Тот не лег спать, не дождавшись Уоддиса, и ночью они, запершись, обсуждали ситуацию. На утро Уоддис заявил, что он не пойдет ни в какое ЦК, ни к какому Пономареву, пока не увидится с Черняевым. Я этого ожидал. Примчались они ко мне. Уоддис весь взвинченный, бледный: «Если вы считает меня антисоветчиком, то мне вообще нечего здесь делать. Я немедленно уезжаю». и в таком духе. В ответ я начал со всяких льстивых заявлений. Мол, тебя не только «вообще», но лично знают в Советском Союзе. Книги твои переводим, встречаемся, когда захочешь, обращаемся за советом по делам МКД. Члены нашего руководства тебя давно знают и высоко ценят и проч. Но. вот факты. Профессору Ковалю не было никакого видимого резона возводить на тебя напраслину. Мы ушам своим не верим. Однако, раз ты заявляешь, что этого не было, что это ложь, то тем лучше. На том и остановимся. Главное, что ты сам решительно отметаешь то, что ты якобы говорил и делал на заседании Лондонского университета.

Он немножко успокоился. Б.Н.'у я, конечно, все это рассказал. Он был доволен: спровоцировали на «признание в любви». И решил ничего «этого» в своей беседе не затрагивать. Действительно, вел дело «мудро». Говорил об ответственности за разрядку, о китайской опасности, о больших проблемах революционного процесса и т.п. Уоддис весь сиял. Он тоже вдарился в глобальные рассуждения, среди которых любопытным был его рефрен: что же будем делать с Китаем? Что можно сделать? Что вы, КПСС, предлагаете? Я смотрел на Уоддиса, он иногда отвечал взглядом и я физически ощущал его страх: вот сейчас, вот сейчас Пономарев заговорит о Лондонском университете и отношении Уоддиса к диссидентам. Но Б.Н. и виду не подал.

Все кончилось мирно. Однако, несмотря на «совпадение» позиций по всем международным вопросам, коммюнике англичане отказались выпускать (скромное, минимальное). Это, мол, похоже на совместное политическое заявление, а мы не уполномочены. Впрочем, проблема коммюнике обсуждалась тоже на моем уровне, не у Б.Н.'а.

Потом был обед на Плотниковом. Около трех часов сидели, пили. И выложили мы с Джавадом все, что думаем о «еврокоммунизме»=антисоветизме и поведении братьев - англичан-коммунистов.

Заключил я, совсем уже разогретый, так: если коммунисты не отказались еще совсем от научного социализма, неужели так трудно понять, что мы (СССР) такие, какими нас создала история, это та самая наша специфика, которой они у себя так дорожат и готовы смотреть сквозь пальцы на китайскую специфику с тысячами публично казненных, но которую не хотят признавать за нами. Нас тоже надо принимать, какие мы есть. Если же не хотите принимать - конец комдвижению. Без нас - оно ничто. А с концом МКД кончается и роль компартии в «любой отдельно взятой стране». Так что, поддаваясь по моральным соображениям антисоветизму, вы подписываете смертный приговор своей партии. Крыть им, в общем, было нечем. Они лепетали вещи, не достойные политических деятелей.

Итак: они, как и многие другие КП Запада, боятся полного разрыва с КПСС, понимая то, о чем я писал выше. Но они не хотят и идентифицировать себя с КПСС, не хотят с ней быть в одной морально-идеологической компании. Это их шокирует.

А шокирует их это потому, что они представляют уже не рабочий класс, которому до лампочки все эти диссиденты, а тот самый средний класс, в который интегрируются общественным мнением и рабочие. Они представляют ту самую в общем-то категорию, которая называется «общественностью» Запада.

Под конец они оба все твердили: здесь мы еще раз убедились, что между нами (КПСС и КПВ) есть проблемы и они еще будут - раз, мол, вы не отступаете от своих позиций и строите себе иллюзии насчет подлинного отношения к вам со стороны западного рабочего класса.

Я потом (уже в Юрмале) все думал и думал «об итогах этой встречи». И вновь наталкивался на свой старый вывод: нам сейчас в самый раз нужна хорошая доза изоляционализма и от МКД, и от «революционного движения» во всяких Африках. Самое тактически правильное было дать всем им понять, что мы их посылаем на х... Это, впрочем, относится и к международной политике в целом. Через 5-10 лет атмосфера бы коренным образом изменилась. Антисоветизм ведь - от того, что мы всюду суем свой нос - и часто лезем в дело с негодными (или очень заржавелыми) средствами. А нас боятся, нам не верят, и не будут верить, пока мы не «уйдем в себя», и не займемся целиком и полностью собой. Это лучшее, что мы сейчас можем сделать для мирового прогресса, в том числе и для сохранения мира.

И презирать ругающих нас, а не обижаться и гневаться, это недостойно великих.

Кажется, мы начинаем чуть прозревать на эту тему, судя по нашей, ТАСС'овской реакции, на объятия Хуа-Го-фэна с Чаушеску и Тито, о чем я прочел в «Правде» лишь в Юрмале.

3 сентября 78 г.

Кто мы при Брежневе? Об этом долго думал в Юрмале. Попробую сформулировать.

Так вот: я, Загладин и Ко - аппаратчики эпохи Хрущева-Брежнева, т.е. люди, которые не в состоянии придумать никаких новых идей. Идеи Хрущева оказались иллюзиями или прожектами. А при Брежневе вообще никаких идей: всего лишь приспособление, медленное и с натугой к меняющейся действительности, внутренней и внешней. Впрочем, в этом, может быть, высшая мудрость для столь неопределенного периода, который даже не назовешь переходным. Наше общество не беременно чем-то новым, даже и зачатия не произошло. Мы едва-едва решаем текущие проблемы. А жизнь развивается в глубину, а не вдаль. Перспективы представляются чисто количественными: больше и лучше качеством. Что за этим - никто теперь уже и не пытается вообразить.