Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Рудаков смахнул с лица кровь, поднялся. Кто-то снова ударил его штыком. Но он устоял.
— Вы, сволочи, звери! Жену не трожьте. Меня убивайте, а ее не трожьте. Она на сносях.
Афанасий Мугайский дико загоготал:
— Красных плодить задумали? — его шашка, описав кривую, впилась в бедро женщины. Клавдия закричала на весь лес. Рудаков с нечеловеческой силой отбросил державших его Сашку Чупракова и бреховского безусого парня Степана Толмачева, рванулся к жене. Степан, как волчок, крутнулся на месте, но тут же прыгнул следом за Рудаковым. Крякнув, он рубанул его шашкой по голове. Началась дикая расправа.
Из протокола осмотра трупов от 9 июля 1920 года:
«Рудаковы найдены в ста саженях вправо от тракта Синячиха — Мысы на 12-й версте к дер. Мысы в лесу. Трупы обезображены. Рудаков имеет 14 сабельных и 4 штыковых, всего 18 ран. У Рудаковой 17 сабельных ран».
Так погиб большевик Евгений Иванович Рудаков. После его торжественных похорон в Алапаевский уезд прибыли отряды ЧК и Красной Армии. Совместно с милицией они начали прочесывать леса. Эта операция сорвала еще один замысел бандитов, которые решили 29 июля общими силами напасть на Топорковский волисполком и вырезать поголовно всех коммунистов.
Массированное наступление отрядов, присланных из Екатеринбурга, не позволило бандитам сконцентрировать силы. Более того, в сети красных вскоре угодила большая часть заправил этого кулацкого повстанческого движения.
Небольшой отряд (семь человек) возглавлял красноармеец Петр Деньгин. По заданию Федора Долганова он выехал в деревню Лобаново, надеясь захватить там часть дезертиров, а может и уроженца этого села прапорщика Толмачева. По дороге встретили крестьянина села Шипицино, который сказал, что в деревне Каменке скрываются несколько человек, вышедших из леса. Деньгин приказал отряду двигаться дальше, а сам, прихватив красноармейца Простолупова, отправился вверх по реке. На окраине Каменки заметили одинокого всадника. Тот пришпорил коня, но на свороте в лес конь споткнулся и всадник вылетел из седла. Поднявшись, он прыгнул через прясло и стал уходить огородами. Но Деньгин с Простолуповым нагнали, разоружили его.
Это был Афанасий Мугайский. На нем плащ Евгения Рудакова, в кармане — часы покойного, список 35 членов отряда, план расположения землянок за рекой Вязовкой.
Из показаний красноармейца Деньгина:
«Во время обыска Мугайский пытался бежать, для чего бросился от нас. На крик «Стой!» он не остановился, и мы двумя выстрелами убили его».
Зажатые со всех сторон, остатки банды растерянно метались по лесной чащобе, падали под пулями, пробирались в свои деревни. Но их находили и в волчьих ямах, и за юбками перепуганных жинок.
113 человек предстали перед Екатеринбургским военным трибуналом. Двенадцать человек, скрывшихся от суда, трибунал объявил вне закона и заочно приговорил к смертной казни. Среди них Василий Толмачев, Терентий Брехов, братья Николай и Иван Иконниковы и другие заправилы кулацкой смуты. Десять из арестованных, в том числе их сообщница настоятельница монастыря Евгения Гигина, 2 сентября были расстреляны.
Из доклада о ликвидации остатков банд в Монастырской, Невьянской, Бобровской и других волостях.
«При облаве было обнаружено три избушки, в которых жили бандиты. В одной избушке обнаружено хлеба около двух возов, мясо, большой запас сухарей, аппарат с кумышкой, швейная машина, три пары лыж. Задержаны Василий Толмачев, братья Иконниковы, Илья Берестнев, Терентий Богданов, которые участвовали в убийстве Рудаковых».
Ранее объявленные приговором трибунала вне закона и заочно осужденные к высшей мере наказания, они были расстреляны, как и их десять предшественников.
Что касается капитана Евгения Тюнина... На одной из страниц уголовного дела наложена резолюция: «Выделить в особое дело и дальнейшим производством передать губернскому ЧК».
При входе в управление внутренних дел Свердловского облисполкома установлена мраморная мемориальная доска. О людях, увековеченных на ней, сказано: «Солдаты милиции, павшие на боевом посту». Первым в этом списке стоит имя Евгения Ивановича Рудакова.
Схватки продолжаются
Революция высоко оценивала подвиги отважных милиционеров. Яркую характеристику действий милицейской бригады и ее личного состава дает выписка из приказа № 77 милиции республики от 28 апреля 1921 года:
«В борьбе с контрреволюцией и бандитизмом Екатеринбургская милиция проявила себя как истинная защитница прав трудящегося пролетариата.
В подавлении контрреволюционных и бандитских выступлений принимали участие как милиционеры, так и комсостав. Некоторые, выполняя боевые задания оперативного характера, пали жертвой ненавистных хищников пролетарской крови.
Отмечаю беспримерную стойкость за дело коммунизма и революции товарищей милиционеров, участвовавших в подавлении контрреволюционного и бандитского выступления, а также начальника губмилиции тов. Савотина и командира 47-й милиционной бригады тов. Бархоленко. От лица рабоче-крестьянского правительства объявляю всем благодарность и надеюсь, что в трудную минуту для Советской власти товарищи сумеют постоять за дело революции и своим примером беззаветной преданности пролетариату еще раз послужат в назидание всей рабоче-крестьянской милиции».
Нелегкий груз несли на своих плечах работники милиции. Вчера, поднятые командой «В ружье!», они седлали коней, и, наспех обняв родных, уходили в тьму лесов, выбивая оттуда белогвардейские шайки, а день спустя эти же лихие конники патрулировали по улицам городов, вылавливая уголовников, спекулянтов, самогонщиков.
В борьбе с уголовной преступностью милиция постоянно совершенствовала формы своей работы, стремилась использовать новейшие методы расследования преступлений. Стали шире применяться достижения техники, усилилась наружная служба, увеличилось количество патрулей в ночные часы, установилось тщательное наблюдение за уголовными элементами.
Возросшее профессиональное мастерство наглядно проявилось при ликвидации уголовной банды Павла Ренке и Николая Кислицина. Эта крупная операция для Петра Григорьевича Савотина, организатора Екатеринбургской милиции, была последней. Вскоре после судебного процесса друзья и соратники провожали его в Москву на совещание. Пурга мела уже несколько дней. Низкие домики на Пушкинской улице замело до самых окон. Трескучий мороз и ветер-кожедер разогнали по жилищам все живое. А они не замечали ни злого, сбивающего с ног ветра, ни спирающей дыхание стужи. Они шли срединой улицы, там, где меньше всего было сугробов. Шли Савва Бархоленко, Федор Заразилов, Андрей Полуяхтов, Иван Басаргин.
Савотин, кутаясь в башлык, порой останавливался, натужно кашлял. Савва Бархоленко с жалостью смотрел на своего начальника, переглядывался с товарищами. Андрей Полуяхтов, такой же рослый, как и Савотин, обнял Петра Григорьевича за плечи и решительно сказал:
— Вот что, Петр, вернешься из Москвы — и амба. Лечиться пойдешь. Вон, под шинелью-то кости одни.
Савотин молчал. Что он мог возразить? Почти пять лет на посту начальника губмилиции, пять лет изнурительного
