Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Колчаковский унтер Афанасий Мугайский, возглавлявший эту группу, знал о выступлении отряда Рудакова, готовился к его встрече, но серьезного сопротивления оказать не смог. На обширной полянке, освободившейся от снега, чуть-чуть тронутой зеленью проклюнувшейся молодой травы, на поляне, удобной для любовных игрищ тетеревов, зазвенела сабельная сталь, загремели ружейные выстрелы.
Рудакову удалось разгромить основные силы банды. Более пятидесяти крестьян — в основном 19- и 20-летних парней из окрестных деревень — побросали оружие и вышли с поднятыми руками. Они умоляли о пощаде. Рудаков качал головой и грубо ругался:
— Спустить бы с вас штаны да исполосовать пониже спины, враз бы поумнели, олухи безмозглые.
Афанасию Мугайскому удалось скрыться. Он добрался до деревни Берестнево, оттуда — в расположение Василия Толмачева.
Рудаков с волостным военкомом Долгановым продолжал прочесывать лес. То тут, то там они обнаруживали поспешно брошенные землянки. Их обитатели либо подались к Толмачеву, либо, уповая на бога, навострили лыжи в родные деревни. Провались она пропадом эта война. Вон уже трава до колена, сено косить надо, а там и до жатвы недалеко.
Отбившись во время облавы от своих, решил пробиваться к тятьке с мамкой и Федор Комаров, обросший белым пухом и обовшивевший молодой мужик из деревни Комарово. Бухнувшись на колени у комля голенастой сосны, он крестил свою глупую башку и истово шептал: «Святый боже, святый крепки, святый безмерны, помилуй нас от вечных мук ради пречистые крови твоя. Прости нам прегрешения наши ныне и присно и во веки ве...»
Молитву прервали посторонние голоса. «Втюхался», — мелькнуло в голове. Федор увидел цепи красноармейцев и милиционеров. Как молился, стоя на коленях, так и открыл беспорядочную стрельбу. Его узнали. Кричали:
— Федька, кидай винтовку, не дури!
Но Комаров уже не владел собой. Безрассудно выпустив еще две обоймы, он, задыхаясь и запинаясь о валежник, ударился бежать. Но пуля догнала Федора Комарова, и он, не охнув, скатился в овраг, роняя из подсумка золотистую россыпь неизрасходованных патронов. А в кармане так и осталось неотправленное письмо: «Теперь не знаю, придется или нет вернуться домой... Простите и благословите, дорогие родители. Наверно, больше не видаться. Можно бы жить еще так, как жили, но это лютей и можно замереть голодной смертью. А напоследе расстреляют. Очень плохо нашему брату. Пожалел я своего имущества».
В том же кармане клочок бумаги с молитвой и письмо горюющей о беспутном миленке Антониды Комаровой, его невесты.
8 июля «зеленые», несколько оправившись от ударов, нанесенных отрядом Евгения Рудакова, провели общее собрание. На нем впервые появляется уже знакомый нам Михаил Евгеньевич Тюнин.
Из показаний на суде Петра Берестнева:
«На собраниях я был три раза. На одном был какой-то неизвестный мне мужчина, называвший себя офицером. Он среднего роста, на глазах пенсне со шнурком, одет в кожаные с высоким подбором сапоги, черную поддевку, защитного цвета галифе, на ремне кобура с револьвером, на голове — шляпа. Фамилии его не знаю, но брат называл его по имени — Михаил Евгеньевич. Во время собрания в лес к нему приходила монашка. Имя ее Евгения Александровна... Она приносила Михаилу Евгеньевичу пшеничные сухари, сливочное масло, два огурца и остальное, что — не знаю. Он ночевал в лесу. На собрании говорил: «Надо соединиться всем вместе, иметь связь, искать по лесу и деревням остальных дезертиров и их организовывать. Я имею связь с Ирбитом, Алапаевском, Екатеринбургом, а другие, подобные мне, имеют связь еще дальше, а когда все будет устроено, связь будет широка и глубока, мы устроим восстание, я вам оружие достану, патронов».
Второе собрание прошло без Тюнина. Вел его Василий Толмачев в избе своего брата Александра. Они решили устроить засаду на Верхнесинячихинском тракте.
Мугайский доложил, что Рудаков находится в Алапаевске и дня через три вернется в Топорково. Он-то и настаивал на том, чтобы устроить на него засаду.
23 июня двенадцать человек во главе с Афанасием Мугайским, переночевав в бане лесничества, рано утром двинулись в сторону Верхней Синячихи. Засаду, как рекомендовал оставшийся «для общего руководства» Василий Толмачев, устроили на Старухином болоте, где вплотную к дороге, устланной слегами, подступают густые кусты.
Евгений Иванович Рудаков возвращался в свой район из Алапаевска. Получил необходимые инструкции, жалованье милиционерам — 60 тысяч рублей. Жена тоже ехала с ним.
Вот она, Клава, рядом, на телеге — истосковавшаяся и похорошевшая. Она застенчиво кутается в шаль — живот округлившийся прячет. Обитый белой жестью сундучок с немудреными пожитками в ходке подпрыгивает.
Миновали Верхнюю Синячиху. Возница Федор Сулицин носом поклевывает. Разморило. Не доезжая верст десяти до деревни Мысы, Рудаков спрыгнул с кошевки, пособил жене сойти.
Шли пешком. Начиналось Старухино болото. Бревенчатая гать тянулась почти до самых Мысов. Кряхтя, слез с облучка и возница Сулицин. Лошадь зацокала по настилу, запрыгали, затарахтели колеса.
Клава оперлась на руку Рудакова.
— По ягоды бы сейчас, Женя, — произнесла мечтательно.
Рудаков не успел ответить. Справа и слева, приминая кусты, выскочили вооруженные, заросшие бородами люди.
— Сто-ой!
Рудаков легонько оттолкнул жену и схватился за эфес шашки.
— Но-но, милицейский начальник, — наставляя винтовку, пригрозил длинный горбоносый мужик. — Отпустись-ка от сабельки, нето враз продырявлю.
Несмотря на жару, он был в шинели распояской и в мерлушковой шапке с рыжей опалиной. Видно, прижег у костра.
— A-а, это ты, Терентий? — узнал Рудаков Терентия Богданова, одного из наиболее справных крестьян деревни Брехово. — Иль с покаянием из леса вышел?
— За твоим покаянием, — взъяренно подскочил сзади Мугайский и ткнул Рудакова острием шашки.
Евгений Иванович рванул свою из ножен и полоснул Мугайского, но сталь лишь скользнула по плечу бандита. Рудаков перехватил шашку в левую руку, выхватил наган и прикрыл спиной жену. Шумно дыша и враз оглядывая наседавших на него бандитов, он как можно убедительнее сказал:
— Афоня, уходи подобру-поздорову. Наскребешь на свою голову — вместе с бородой ссекут.
— Но-но, не больно велик в перьях-то.
Из кустарника высыпали еще несколько человек и с гиком бросились на Рудаковых.
Из показаний на суде Александра Чупракова:
«Когда засели в засаду, нам Мугайский заявил, что без его команды не бросаться из засады, и когда проезжали Рудаковы, то их остановили сначала на дороге Богданов и Мугайский, а затем Берестнев скомандовал нам: «Выбегай, ребята!» По его команде мы и окружили экипаж».
Именно в тот момент Рудакову стало окончательно ясно, что эта встреча добром не кончится.
