Чосон. Последняя династия Кореи - Пак Ён Су
Был и еще один настораживающий момент – многие чиновники, не участвовавшие в заговоре на прямую, выразили солидарность с заговорщиками, отказавшись от занимаемых должностей. Самым известным из таких «отказников» стал выдающийся писатель и ученый Ким Сисып, которого заслуженно считают одним из столпов корейской литературы, несмотря на то что в своем творчестве он отдавал предпочтение китайскому языку. Ким Сисып оставил службу в самом начале своей карьеры, когда ему шел двадцать второй год, стал монахом и покинул столицу, в которую вернулся только после смерти Ли Ю.
Отдадим Ли Ю должное – даже столкнувшись со столь выраженным протестом, он не стал избавляться от низложенного племянника. Но в сентябре 1457 года был разоблачен еще один заговор сторонников Ли Хонхви, также инспирированный Кымсун-тэгуном. Как говорится, любой снисходительности рано или поздно приходит конец. После разоблачения второго заговора тридцатиоднолетний Кымсун-тэгун получил приказ покончить с собой, а шестнадцатилетний Ли Хонхви был убит.
Те, кто пытался вернуть престол Ли Хонхви, сослужили санвану плохую службу вместо хорошей… Впрочем, нельзя исключить и того, что Ли Хонхви все равно бы был убит по приказу своего дяди, только немного позже.
Жаль юношу, который стал игрушкой в чужих руках и расплатился своей жизнью за чужие амбиции. Также жаль, что корейская литература лишилась многообещающего поэта – Ли Хонхви писал весьма проникновенные лирические стихотворения, в которых изящество слога гармонично сочеталось с глубиной чувств. Впрочем, гораздо большей популярностью пользуется «Посмертное издание сочинений шести сановников-мучеников».
ГЛАВА 7
Ли Ю, достойный сын великого отца и внук сурового деда
Просвещенность Ли Ю, вошедшего в историю как ван Седжо, была сравнима с просвещенностью его отца, а суровостью он сильно походил на своего деда. Но в оправдание Седжо можно сказать то же, что было сказано в оправдание вана Тхэджона – другого выхода у него не было.
Судите сами. За пять лет пребывания на престоле вана Мунджона и вана Танджона от сильной власти правителя, которую столь усердно укрепляли ваны Тхэджон и Седжон, практически ничего не осталось. Шесть ведомств перешли в подчинение Ведомства по обсуждению дел правления, которым руководил главный государственный советник при содействии двух своих помощников. Ваны редко участвовали в советах, а, когда это происходило, они просто одобряли решения, принятые сановниками. Редко ван Мунджон спорил с сановниками (только когда они возражали против дарения старшей дочери вана занятого участка в столице), ну а о ване Танджоне и говорить нечего.
Чиновники воспрянули духом, почувствовали себя хозяевами государства, и им казалось, что так будет всегда. Но вдруг мир переворачивается с ног на голову, или если уж говорить точнее, снова становится на ноги, простояв пять лет на голове. Плохой дядя хорошего вана (слова «плохой» и «хороший» можно заменить на «удобный» и «неудобный») пытается захватить всю власть в свои руки… Разумеется, большинство чиновничества были недовольны действиями Ли Ю, причем настолько сильно, что некоторые предпочитали умереть, лишь бы не признавать его легитимность, а другие добровольно оставляли свои должности, предпочитая столичным карьерам «бесперспективную» жизнь в провинции или монашеский удел.
Конфликт между ваном и видными конфуцианскими учеными в определенной мере укрепил позиции буддизма, который, несмотря на все гонения, продолжал пользоваться популярностью среди народа. Да и сам Седжо, желая, как можно сильнее унизить отвернувшихся от него конфуцианских мудрецов, приказал выстроить в столице буддийский храм Вонгакса, от которого до наших дней сохранились только мраморная пагода и памятная стела.
Как мог Ли Ю противостоять выпадам против его власти и «саботажу»? Только силой. Впрочем, к тем, кто тихо оставлял должность, не выступая против власти вана, обычно никакие репрессии не применялись, не желаешь, так не служи. Ну а тех, кто замышлял недоброе, прощать было нельзя, ведь в противном случае они могли бы добиться успеха в будущем.
Ли Ю вернул шесть ведомств под прямое подчинение вана, закрыл «Павильон мудрецов» и положил конец чтению лекций по конфуцианской классике при дворе.
Кому-то может показаться странным то, что умный и просвещенный правитель ликвидировал придворную академию, созданную его отцом, и отказался от весьма полезных лекций. Но если учесть, что среди участников Заговора шести сановников было много придворных «академиков», а лекции могли использоваться для завуалированного осуждения политики вана, то действия Ли Ю начинают выглядеть логичными и обоснованными.
Ведомство по обсуждению дел правления снова превратилось в сугубо исполнительный орган, а освободившиеся должности ван раздал своим сторонникам. Многие из них не относились к конфуцианским светилам, но Ли Ю ставил личную преданность выше учености и считал, что он разбирается в делах правления лучше древних мудрецов и их последователей.
Ветры перемен привели к появлению оппозиционной политической фракции с громким названием «сарим»[59], представлявшей интересы провинциальных землевладельцев, среди которых преобладали сторонники конфуцианства. Основу сарим составили «отказники», люди покинувшие должности и столицу из-за нежелания служить «узурпатору». Осуждение «неэтичного» правления вана Седжо весьма гармонично сочеталось с неприязнью, которую провинциальное дворянство испытывало к столичной знати, именуемой консин[60] или хунгупха[61]. Но пока еще сарим не представляли опасности для центральной власти, в первую очередь Ли Ю стремился укрепить свою власть, для чего ему нужно было полностью подчинить себе чосонскую бюрократию.
Чтобы держать чиновников в повиновении, был ужесточен порядок выдачи служебных наделов. Если раньше эти наделы фактически становились наследственной собственностью семьи чиновника, то теперь, по выходе в отставку, надел изымался. А если сын сменял отца на службе, то ему выдавался новый надел. При такой системе приватизация казенных земель стала невозможной.
Позже, в начале правления вана Сонджона, чиновники лишились возможности сбора налогов со своих наделов. Теперь налоги и с казенных, и со «служебных» земель собирались государством централизованно, а затем чиновникам выдавали определенные суммы, то есть фактически чиновников перевели на «сухое» жалование.
В 1556 году в этом вопросе была поставлена точка, правительство отказалось от практики выдачи наделов и стало выплачивать чиновникам жалованье. На первый взгляд может показаться, что между кормлением за счет надела и кормлением за счет жалованья нет принципиальной разницы – что так, что этак, чиновнику выплачиваются одинаковые средства. Но на самом деле разница была огромной. Чиновник, лично собиравший налоги, воспринимался крестьянами, как большой господин, вершитель судеб, ведь в его власти было и взять больше, и взять меньше. А у чиновника на жаловании не было никаких «инструментов влияния», кроме тех, которые определялись его полномочиями.
Усиление центральной власти вызвало мятеж в северо-восточной провинции Хамгиль (Хамгён)[62].
