Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн
– Что ты наделал! Теперь Нину не примут. Скажут, что безнравственная девочка, уже есть парень и обнималась с ним, даже придя на собеседование.
Наверно, это как-то снизило мой победный настрой. Результаты стали известны через два дня: я оказалась студенткой Московского института стали.
Выбор специальности
Про то, как я выбрала специальность при подаче заявления в МИС, можно рассказывать анекдоты.
Я ничего заранее про Институт стали не знала, кроме того, что папа (его уже два года не было с нами) как-то говорил:
– У нас есть молодые девушки после Института стали, очень хорошая специальность для девочек: смотрят в микроскоп, ходят в белых халатах.
Нам с Валей нужно было понять, какая из специальностей подразумевает эту возможность. Стали изучать весь перечень. Металловедение и термообработка, Наверно, это. Валя возразила:
– Нет, термообработка – значит, жарко, не подходит.
Именно из-за нашей темноты мне предстояло всю оставшуюся жизнь работать не по той специальности, по какой училась и получала диплом.
Список был во многом непонятный: обработка металлов давлением, электрометаллургия. И вдруг знакомое: литейное производство.
Только что все с увлечением читали «Битву в пути» Галины Николаевой. Романтические отношения героев окрашивали в розовый цвет даже земледелку, цех по приготовлению формовочных смесей, который мне вскоре предстояло увидеть вживую и из которого нельзя было выйти без почерневших ноздрей. Это показалось нам тем, что нужно, тем более, что стипендия была на сто рублей выше, чем на потенциально привлекательной «физике металлов».
Председатель приемной комиссии Б. Г. Лебедев был деканом физхима, где училась и группа МФ – физики металлов. Он меня почему-то выделил на собеседовании и при общем представлении абитуриентов ректору, прочтя мою фамилию, ошибся:
– Группа МФ.
И. Н. Кидин, тогдашний ректор института, ошибки не пропустил, жестко исправил: «литейное производство».
Через год я уже понимала, где мое место, и записалась на прием к ректору с просьбой о переводе на другой факультет. Кидин посмотрел мою зачетку: я сдала обе сессии на все пятерки, и сказал.
– Приходите через год. Если опять сдадите на все пятерки, мы вас переведем.
Через год я сдала все опять на все пятерки, но уже ждала Мишу. Лебедев перед приемом ректора сказал:
– Все очень хорошо. Пойдете опять на второй курс, много курсов перезачтут и будет время растить малыша.
Кидин вел прием студентов вместе с деканами. Увидел мой слегка выдвинувшийся живот:
– Вы ждете ребенка, вам будет тяжело догонять и сдавать недостающие предметы.
Лебедев промолчал про его вариант облегчения моей жизни. Я привычно выпятила грудь:
– Я трудностей не боюсь.
Чтобы не вступать со мной в полемику, Кидин отрезал:
– И вообще нет смысла никуда переходить. Мы весь институт приблизим к физхиму, все будут изучать физику металлов.
Впоследствии для меня было загадкой, что он имел в виду, кроме желания закрыть навсегда вопрос о моем переходе на другую специальность, но тогда все звучало убедительно. Лебедев опять промолчал и никогда потом со мной не заговаривал.
И кто бы тогда мог подумать? Диссертацию я защищала на соискание степени кандидата физико-математических наук по специальности «Физика твердого тела».
Я выхожу замуж
Когда я шутя говорю, что я вышла за забор и замуж одновременно, в этом нет большого преувеличения.
Мы жили на территории фабрики, из двух окон нашей комнаты весь двор просматривался насквозь. С одной стороны двор соседствовал с мужской школой (она оставалась такой до моего 8-го класса), с другой – с огромным скопищем общежитий, принадлежащих предприятиям НКВД (предвестником КГБ). Мама не работала, нарушить ее запрета не выходить за калитку, где «опасно», возможности не представлялось. Меня отпускали в школу, на кружки, все – со строгим учетом времени на дорогу. Мама была не слишком гостеприимна, потому что в доме учитывалась каждая тарелка супа, поэтому ко мне мало кто попадал в гости, да и я мало к кому ходила (вроде и не приглашали).
Основными друзьями были дворовые мальчишки (девочек во дворе не было), с которыми я играла в футбол, а также, конечно, книги и то, что писала сама.
Когда поступила в институт, воли немного прибавилось, но если я не укладывалась в обещанный график возвращения, мама выходила за калитку, задолго начинала показывать кулак и громко выговаривала мне, в том числе при возможном провожатом.
Надо сознаться, что провожатых было немного. Еще в старших классах мои контакты с одноклассниками сводились к ответам на вопросы, по каким учебникам я готовлюсь в институт, куда собираюсь поступать.
Примерно то же было и в институте. И при этом, как я теперь понимаю, я очень спешила выйти замуж. Сейчас я нахожу этому несколько объяснений. Во-первых, я считала себя еще менее красивой, чем это было на самом деле. Стало быть, предстояло думать и волноваться, выйду ли вообще замуж, что будет отвлекать от учебы. С другой стороны, при всей любви к маме (ее самоотверженность не могла вызывать других чувств) интуитивно хотелось немного смягчить жесткость рамок, почувствовать независимость.
Я пережила сильную первую любовь на первом курсе, но мне не хватило терпенья ждать, и все оборвалось с горечью непонимания. В английском есть не имеющее строгого перевода выражение “rebound”, что-то вроде отскока в другую сторону. Душа ждала какого-то повода воспрянуть, подняться духом.
Как показали прожитые годы, Юра, который был результатом этого rebound, был моей самой большой жизненной удачей. Мы учились на одном курсе, но на разных потоках и друг друга практически не знали. В августе весь курс послали в подшефный колхоз на сенокос. В нашей группе было четыре девушки, а в Юриной только одна (девицы предполагались кухарками, которых нужно было по две на группу), поэтому на какой-то из остановок ко мне подошли мои друзья (на всю оставшуюся жизнь считавшие себя нашими сватами) Валера Харчевников и Ося Вертлиб с предложением пересесть в их грузовик и поехать с ними. Я за что-то обиделась на свою группу и без колебаний пересела в грузовик с обозначением конечного пункта «Перещапово».
Села во второй ряд и весь долгий путь разглядывала ровно загорелую широкую спину сидевшего передо мной парня с копной выгоревших до белизны волос. Когда спрыгнули с кузова, парень оказался Юрой Рабиновичем, загорелым дочерна, потому что вчера вернулся из Одессы, а сегодня, тридцать первого июля, был его день рожденья, исполнялось ровно восемнадцать.
С тех пор с марта по июль я старше Юры на год, а в июле наш возраст
