Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский
Позднее, после Московского совещания, я изложил это дело перед Савинковым и убедил его не уходить в отставку. Когда показалось, что в Москве все яснее осознавали, что невозможно напасть на Временное правительство на этой почве, я решил, что не стоит далее задерживаться на последствиях эпизода, связанного с меморандумом и вызовом Корнилова.
Конечно, может показаться, что это решение было ошибочным, но я не усматривал в поступках Савинкова никаких дурных намерений и лишь видел в них крайнее проявление его воинственного темперамента. Но в любом случае его отставка не смогла бы предотвратить действия Корнилова, потому что я убежден, что события 27–29 августа были подготовлены за спиной Савинкова. Я думаю, позже для читателя будет очевидно, что это заключение правильно.]
Параграф 5
Председатель. Касались ли доклады, сделанные вам Филоненко, заговора в Ставке и на чем они основаны? Особенно в отношении Лукомского и Тихменьева?
Керенский. Я читал в газетах, что определенные свидетели придают огромное значение тому «факту», что я якобы был информирован о заговоре почти под руководством Лукомского и, тем не менее, не обратил на это внимания…
На самом деле дело обстояло совершенно иным образом. Были какие-то разговоры о Лукомском, но при следующих обстоятельствах. Через день или два после того, как Филоненко был избран комиссаром Верховного главнокомандующего, Савинков сказал мне, что Филоненко что-то «обнаружил» и что он настаивает на немедленном увольнении Лукомского. Я спросил его, откуда он об этом узнал, ведь он только что вернулся из Ставки. Тогда Филоненко пришел сюда и сказал мне: «Я не доверяю генералу Лукомскому и настаиваю на его немедленной отставке». В ответ я заметил, что не могу сделать это, потому что совершенно невозможно отстранить начальника штаба Верховного главнокомандующего, не имея на то оснований и не располагая информацией. Моя позиция будет смехотворной, и все скажут, что это самоуправство в его самой неприемлемой форме — в один день отправить в отставку человека неизвестно за что, а на другой день — сделать то же самое со следующим. До сих пор генерал Лукомский сознательно исполнял свой долг, и против него ничего не было. «Если вы снабдите меня позитивной информацией, тогда будет другое дело», — сказал я.
Шабловский. И он не представил фактов?
Керенский. Он ничего не сообщил, лишь сказал: «Я заявляю, что полностью не доверяю Лукомскому и настаиваю на его немедленной отставке». М. И. Терещенко, который в то время находился в Ставке, прибыл ко мне и сообщил, что атмосфера весьма серьезна, потому что Филоненко проводит крайне настойчивую кампанию против Лукомского. После этого я более не получал никаких данных относительно Лукомского, кроме информации, которая дошла до меня, о том, что люди в Ставке сумели сработаться лучше, чем прежде.
Шабловский. В связи с этим указанием Филоненко о недостатке данных, которые могли бы подтвердить его желание добиться отставки Лукомского, вы не объяснили Филоненко, что как комиссар Верховного командования он должен был установить хорошие отношения с начальником штаба?
Керенский. Вот как я сказал: я считаю, вообще-то говоря, что такое поведение нежелательно и что без достаточных оснований мне не должны быть сделаны подобные заявления. Я также настаиваю на том, чтобы отношения между ним, как комиссаром, прикрепленным к Верховному главнокомандующему, и начальником штаба были корректными.
Председатель. А не сказали ли вы, что в то время не подозревали, что Лукомский — контрреволюционер?
Керенский. Да. Потому что не было никаких свидетельств в пользу этого. [Назначение генерала Лукомского на пост начальника штаба состоялось одновременно с назначением генерала Брусилова, который стал главнокомандующим. Сравнительно молодой, энергичный, очень умный, превосходный специалист, с огромным опытом в административных и военных вопросах, генерал Лукомский выполнял свои обязанности как начальник штаба во время крайне сложной стадии войны самым образцовым, достойным подражания образом, тактично ограничивая сферу своей деятельности и обязанностей, и никогда не вмешивался в политику. Поэтому то, что произошло позднее — союз между Лукомским и генералом Корниловым, — для меня совершенно непостижимо. А теперь, когда я ознакомился в деталях со всем, что произошло в Ставке до 27 августа, и когда роль, которую играл там сам Филоненко, стала для меня ясна, я понимаю, почему Лукомский в последний момент оказался заодно с Корниловым. Но тогда, в конце июля, кампанию против Лукомского можно было объяснить как простую попытку освободить Ставку от человека, которому никто не доверяет (и похоже, на самом деле так оно и было). Вот характерный отрывок из заявления князя Трубецкого, который подтверждает мои предположения: «Должен сказать, что еще 24 августа, зайдя к Лукомскому после разговора с генералом Корниловым, я указал первому, что люди, окружающие Корнилова, своим влиянием приносят ему большой вред. Лукомский, полностью согласившись со мной по этому вопросу, заметил, что он всегда держался подальше от недавних политических дискуссий <…> и что он поднимал вопрос о том, пользуется ли он доверием Корнилова или нет, после чего его в общих чертах проинформировали о политических движениях». Повсюду Трубецкой поминает о том, как 27 августа Лукомский в его присутствии просил Корнилова «устроить для них беседу наедине, хотя бы на несколько минут».
Я не думаю, что попытки избавиться от Лукомского в июле были предприняты без ведома Корнилова, потому что о его желании поменять начальника штаба мне было известно, и только на Московском совещании Корнилов сказал мне, что он пришел к соглашению с Лукомским.]
Председатель. Более подробно остановитесь на отношениях с Тихменьевым. Не была ли его отставка вызвана теми же причинами, а именно не был ли он главой заговора, и не имели ли предубеждения против него какие-либо основания?
Керенский. Я должен признать, что инцидент, имеющий отношение к Тихменьеву, прошел мимо меня, как во сне. Я слышал, что Тихменьеву была послана телеграмма, чтобы вызвать его к военному министру, и, когда генерал направился к нему, его вернули назад. Все это было сделано из-за телеграммы Филоненко Савинкову, фраза из которой позже была обнаружена в записной книжке, принадлежавшей
