Лебединая песня - Овидий Александрович Горчаков
Разведчики отмечают знаменательный факт: все фольварки здесь на выгодных для обороны высотах безо всяких скрытых подступов. Каждый чердак может стать наблюдательным пунктом, каждый подвал — убежищем.
В деревне и на фольварках идет мирная жизнь — мычат коровы, визжат поросята, тарахтят легкие тракторы. Попыхивая изогнутой длинной трубкой, задумавшись, проезжает на фурманке седой, старый бауэр. Едва-едва плетется его короткохвостая сытая кобыла местной тракененской породы. На пашни, сады и огороды любо-дорого посмотреть, так аккуратно возделаны и ухожены они. Вон выходит из липовой аллеи группа малышей из детского сада. По проселку через пастбище пожилой мужчина с букетиком полевых цветов ведет за руку девчушку в платьице василькового цвета. Совсем мирная, идиллическая картина, если бы… Если бы не коричневая форма и повязка со свастикой на рукаве пожилого штурмовика. Если бы не почти двенадцатилетний «гитлеров» дуб, посаженный бургомистром, как и по всей Германии, на площади этой деревеньки. Если бы не обелиск под вырезанным из дерева Железным крестом на той же площади — обелиск с именами парней этой деревни, солдат 1-й Восточнопрусской дивизии, сложивших головы на Восточном фронте.
— И чего им не хватало? — шепотом спрашивает у Целикова Генка Тышкевич, оглядывая в бинокль живописную деревеньку и отлично возделанные поля. — Сидели бы себе тихо! Никто их не трогал!
Возмездие еще только грядет. Вон катит на велосипеде горбатый почтальон с кайзеровскими усами, похожими на руль его велосипеда. Недобрые вести везет он этой деревеньке.
Да, великолепно ухожены эти пашни, огороды, сады. Но чьими руками? Ведь немцы воюют уже пять лет, война давно забрала всех здоровых мужчин, устлала их костями поля и леса под Псковом, Новгородом и Ленинградом.
А вот и разгадка. В поле работают длинные вереницы плохо одетых женщин и мужчин. Редко разгибаются они, по когда распрямляются, то в восьмикратный цейссовский бинокль видны у них на груди синие тряпицы с буквой «О» — «Остарбейтер». Это «восточные рабочие», русские и белорусы, работают на своих немецких хозяев. Много каторжников и со знаком «Р» на груди. Это поляки. Еще дальше виднеются военнопленные в линялых, неподпоясанных гимнастерках…
Генка Тышкевич берет на мушку одну из надсмотрщиц, размахивающую стеком, высокую и худую как жердь немку в бриджах, сапогах и шляпе, похожей на колониальный пробковый шлем.
— Не балуй! — шепчет Ваня Целиков.
— Да я понарошку! — вздыхает сквозь зубы Генка. — Эх, так и пальнул бы!
Юный Генка уже бывалый партизан, настоящий мститель, но порой жестокая война в тылу врага кажется ему игрой. Однако сейчас он не играет…
Теперь деревенька кажется разведчикам совсем не живописной, а больше похожей на тюрьму или концлагерь. Вокруг — спелая рожь, голубые цветы льна, ядовито-анилиновая зелень озимых, какая-то не наша зелень, словно озимые окрашены химикалиями концерна ИГ Фарбениндустри. Вспоминается скорбная дорога, выжженная земля с черными остовами печей от Смоленска до Сморгони…
К одному из фольварков по дороге, обсаженной орешником, натужно ревя, подкатывает тупорылый крытый «бюссинг». Из семитонного грузовика высыпает пестрая стая городских девушек. Многие в сине-белой форме союза немецких девушек. До разведчиков доносятся крики, веселый визг, беззаботный смех. Эти молоденькие немки — эти белокурые и голубоглазые Гретхен и Клархен, Мартхен и Минхен — явно довольны выездом на природу. В городах бомбят — здесь, на лоне природы, куда спокойней, хотя и приходится гнуть спину в отряде трудовой повинности. Но что это? Пятеро из них бегут сюда, в лес?.. Нет, пронесло, девушек отзывает их фюрерша, они гурьбой идут в поле, поют что-то воинственными звонкими голосами.
Проверив документы у прохожих, проезжает на велосипедах парный жандармский патруль. Следом, отставая, на дамском велосипеде, крутя педаль единственной ногой, катит инвалид в выгоревшем пехотном мундире. В бинокль можно разглядеть черно-бело-красную ленточку Железного креста II класса. Сзади, за плечом, как винтовка, торчит костыль. Крест да костыль — вот и все, что получил этот немец за свою ногу, потерянную то ли под Москвой, то ли под Сталинградом, а может быть, и в партизанском краю…
Да, таков был летом сорок четвертого прусский пейзаж. Солдат-инвалид. Обелиск в честь павших. И в саду бургомистра, хотя этого и не могли знать разведчики, серые мешки с удобрениями — с богатым фосфором и кальцием пеплом из крематориев Освенцима и Майданека.
Проезжают две фуры, груженные молочными бидонами. У возниц — знак «Р» на груди. Значит, поляки. Пруссаки исправно поставляют сельскохозяйственные продукты своему нацистскому государству. И все делают руками завоеванных рабов.
— Парного молочка хлебнуть бы, эдак полбидончика, — облизывается Генка.
А Целиков с завистью смотрит, как один из поляков небрежно бросает окурок в кювет. Покурить бы. Но курить на посту запрещается.
По шоссе то и дело проносятся штабные и крытые грузовые автомашины с номерами СС. Номера с инициалами WH — сухопутные силы, LW — люфтваффе. А вот номер, какого разведчики еще не видели: начинается он с КМ. На большой скорости мчится транспортер с солдатами морской пехоты в светло-серой форме. Разведчики определяют род войск по цвету формы, погон и окантовки. Красные погоны — артиллерия, ярко-желтые — кавалерия, синие — интендантство… Молча лежат разведчики, терпеливо ощупывая глазами каждый метр от опушки леса до горизонта.
Ровно через три часа наблюдателей сменяет новая пара — Овчаров и Зварика. Целиков и Тышкевич ползком возвращаются в сосняк. Целиков подробно отвечает на дотошные расспросы капитана. Все немцы — старики и подростки — вооружены? Ясно. Машины с номерами СС? Кого они ищут? Капитан задумывается. Может быть, после покушения на Гитлера эсэсовцы почти все силы бросят на подавление заговора, им будет не до десантников…
Ваня Целиков докуривает папиросу московской фабрики «Дукат», вкручивает окурок поглубже в песок под палой хвоей. Потом, поразмыслив, вырывает его и растирает в ладонях, чтобы и следа не осталось…
Все сильнее прижаривает солнце. Все крепче пахнет смолой. На сосновых лапах серебрятся нити клейкой паутины. Из-под палой рыжей хвои выглядывает желтый масленок. Аня находит, ползая в сосняке, десяток клейких маслят, разрезает грибы финкой, сушит на припеке. Она уже чувствует, что с едой будет очень трудно в этом сытом прусском краю. Два года оккупации научили ее бережливости, выработали привычку откладывать про черный день.
Попадаются и лисички. Совсем как на лесистых холмах под родными Полянами на Смоленщине,
