Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис
Четыре дня спустя, во вторник, 17 марта, в клинике было непривычно тихо. Люди были ошеломлены последствиями рекомендаций, данных премьер-министром накануне вечером. Людей призывали не выходить из дома, не посещать рестораны и театры и находиться на карантине в течение 14 дней, если у кого-то из членов семьи были симптомы. Полезный, необходимый, но запоздалый совет. Из 20 пациентов, с которыми я разговаривал по телефону, только у двух был вирус. Они жаловались на головную боль, высокую температуру, недомогание и повышенную утомляемость. Я пометил их кодом «подозрение на коронавирусную инфекцию» и посоветовал оставаться дома вместе с остальными членами семьи. Я сказал им связаться со мной в случае появления трудностей с дыханием, а затем сделал себе пометку перезвонить им позднее, чтобы узнать, как у них дела. Поскольку медицинским работникам сказали следовать тем же инструкциям – оставаться дома 14 дней, если у кого-то из членов семьи появился кашель или поднялась температура, – соседние клиники уже испытывали нехватку персонала. Плановая медицинская помощь по возможности была отменена, элективные операции отложены. У меня складывалось впечатление, что мы готовимся к катастрофе, аналогов которой за последний век не было. Недолгие заигрывания правительства с коллективным иммунитетом, похоже, подошли к концу, и общество оказалось зажатым в тиски. Я чувствовал, что очень скоро будет объявлен полный локдаун. Каждый день я разговаривал с людьми, недовольными тем, что они вынуждены всей семьей находиться дома из-за симптомов у одного из ее членов. Мне было интересно, станет ли им легче, если все будут оставаться дома.
В среду, 18 марта, мы услышали, что школы закрывают, и нам с женой, как и миллионам других родителей, придется справляться с тремя детьми, вирусом и работой. Мы отвели детей в местную библиотеку за день до ее закрытия и запаслись книгами и дисками. Я понимал, что она может открыться только через несколько месяцев.
Моя жена связалась со своим врачом общей практики из Ломбардии. Он сказал, что ситуация очень тяжелая, и пожелал нам удачи. Несколько его коллег из соседних деревень умерли после контакта с зараженными пациентами. Вирус унес жизни многих священников, что неудивительно, учитывая, сколько рук они пожимают у входа в церковь и как часто кладут «тело Христа» в открытые рты прихожан. Я написал китайскому переводчику своих книг, хирургу Сяньтао Ма, который сказал, что ситуация в Пекине улучшается и новых случаев выявляется мало.
– Вы же понимаете, что самоизоляция – это единственный эффективный метод остановить вирус, – добавил он и спросил, уделяю ли я столько же внимания психическому здоровью своих пациентов, сколько физическому. Закончил он на оптимистичной ноте:
– Людям придется ненадолго изменить свои привычки. Наступила весна.
На масках, которые мы получили с центрального склада Национальной службы здравоохранения, первоначально стоял срок годности «июль 2016». Вероятно, они лежали на складах с эпидемии свиного гриппа 2009 года, но кто-то изменил срок годности на «август 2021». Меня это не беспокоило (разве маски могут испортиться?), но некоторые люди в ужасе написали правительству. Мы получили электронное письмо от Грегора Смита, который на тот момент занимал пост заместителя главного врача Шотландии. В письме говорилось: «Я хотел бы пояснить, что эта партия масок подверглась тщательной оценке. Изготовитель продлил ее срок годности, поэтому маски безопасны для использования. Я надеюсь, что это устранит любые опасения, которые могли у вас возникнуть». Было очевидно, что во время подготовки к пандемии что-то пошло не так.
Мой прием практически полностью прошел по телефону, и я закончил работу в 17:00. У меня оставался свободный час до начала вечерней смены в центре телефонных консультаций: нужно было обзвонить всех, у кого были симптомы, и определить, кого из пациентов направить в больницу. Я неторопливо шел по городу мимо закрытых баров и кафе, опасаясь, что приду на работу голодным. Первый ресторан, мимо которого я прошел, назывался «Знакомство с Китаем», и он был закрыт. Итальянский ресторан «Художник» еще был открыт, и там можно было заказать тарелку спагетти, однако его владелец предупредил меня, что на следующий день он закроется.
Коллега прислал мне копию отчета об исследовании Имперского колледжа Лондона, в котором политика правительства была заменена на локдаун, или подавление вируса, а не смягчение его последствий (в таком случае население должно приобрести коллективный иммунитет к вирусу).
При локдауне пожилые или особенно уязвимые люди должны были «укрываться» от вируса, пока он циркулировал в обществе, что могло занять месяцы или даже годы.
Тогда я впервые услышал этот термин.
В отчете говорилось, насколько опасным будет вирус, если активно не подавлять его и не соблюдать социальную дистанцию. Смягчение его последствий, подразумевающее лишь незначительные изменения в жизни общества, по оценкам авторов отчета, привело бы к сотням тысяч смертей. Они надеялись, что благодаря локдауну число смертей удастся сократить до десятков тысяч.
Эдинбургский центр телефонных консультаций располагался в южной части города, в здании старой больницы, построенном после Первой мировой войны. В тот вечер на смене было 10–12 медицинских работников, среди которых были врачи общей практики, медсестры и операторы. Мы передавали друг другу упаковку влажных антисептических салфеток, чтобы перед началом смены каждый мог обработать рабочее место. Салфетки были в дефиците, зато шкаф был забит шоколадными батончиками и чипсами.
– Это лучшее место для работы, – сказал один из коллег, протягивая мне банку для пожертвований, куда я опустил 25 пенсов. – Здесь есть буфет, где цены не менялись с 1980-х годов.
Я провел вечер с недавно заклеенной и обмотанной скотчем гарнитурой. Затыкая пальцем свободное ухо, я обзванивал пациентов с одинаковыми симптомами: сухой раздражающий кашель, головная боль, чувство скованности в груди и
