Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Положительные же отзывы мощно работали на проект и на его продажу на широком рынке. Звучавшие же в эфире и «качественных медиа» критические суждения можно выразить пассажем детективщицы Александры Марининой, произнесенным в ходе дискуссии о картине, затеянной в передаче «Пять вечеров»: «Фильм замечательный, я его смотрю всё время, но он эмоционально холодный, мне не хватает чувств. Когда читала роман, я пила валокордин. А здесь я хватаюсь за валокордин, а ничего не происходит. Сердце не екает, а я хочу, чтобы у меня зашлось». Отзывы же благожелательные легко суммируются в заявлении ее коллеги-конкурентки Дарьи Донцовой: «А я рыдала…», а также в возгласе певицы Лолиты Милявской, обращенном к Марине Яковлевой (Агаше): «Почему ты не рассказываешь про духи? Это же рейтинг!»…

Почему же сериал так и не пережил действительно серьезного и объективного критического разбора? Возможно, причина в том, что сам этот жанр проходит сегодня по разряду не больно-то заслуживающего вдумчивого обсуждения. И хотя имя автора экранизированного романа взывало как раз к серьезному вниманию критики, его так и не последовало. Что, кстати, отметила в статье «Сами себе критики»[263] телекритик Ирина Петровская, раздосадованная чрезмерной, как она посчитала, рекламной шумихой, развернутой вокруг «Саги».

При этом ее острое перо было направлено не в сторону самого сериала и тем более не в сторону романа, а против пиарщиков фильма, рекламщиков 1-го канала и ТВ вообще.

«Поняла я, – писала Ирина Петровская, – вот что: ТВ до такой степени забронзовело в своем величии, что оно теперь не только само себе вещатель, продюсер и автор, но и само себе критик. Как говорится, сам себя не похвалишь, никто не похвалит. И если уж ТВ решило, что сотворило шедевр, то и нечего разным посторонним критикам соваться со своим свиным рылом в калашный ряд. Вот простой зритель Лолита от фильма без ума, и, значит, он просто обязан понравиться всем. Без исключения».

Петровская видела: ТВ уже забронзовело. Ждала ли она его очугунивания?..

Как бы то ни было, Аксенов исполнил мечту. Спустя более четверти века после последней постановки фильма по его тексту большой роман писателя был экранизирован, вышел на самый большой из всех возможных экран и стяжал немалую популярность.

Как и подобает мастеру его ранга, публично Аксенов оценивал это сдержанно, с долей самоиронии. Говорят, что он был не рад сделанным в сценарии и в ходе съемок «смягчениям» – например, образа Сталина – по сравнению с романом. Пожалуй, прав был знаменитый баскетболист Александр Гомельский, сказав Дмитрию Барщевскому: «Сталин у вас добренький…»

Добренький Сталин Аксенова устроить не мог. Для него красный диктатор и его правление были символической вершиной жесточайшего государственного деспотизма последних двух столетий. Причем деспотизма далеко не просвещенного и бального, кружевного и куртуазного, полного изящества и женственности, каким он был, по мнению Аксенова, скажем, в «блестящий век Екатерины» и Вольтера, а темного и подвального, бетонного и суконного – торжествующего тупого мужицкого палачества, воплощенного в «героической эре отца народов» и его свиты.

5

Не усталость ли от этой угрюмой и шершавой тараканьей кровавости побудила Василия Павловича обратиться к другим временам? К тем, когда европейская гранд-политик хоть и нередко вершилась на полях сражений, а дипломатия, шпионаж, любовные интриги и интеллектуальные изыскания порой переплетались столь замысловато, что становились неразличимы, но при этом всё было куда светлее и чище, а главное – интереснее, чем в паровом и железном XIX и бензинно-атомном XX столетиях. Так, во всяком случае, полагал Аксенов. Но при этом считал: каждый век важен для России по-своему. Вот и обратился к веку XVIII.

«Вольтерьянцы и вольтерьянки» превратили его творчество в пространство, где встретились еще живые хищные вещи нашего века и страшноватые романтические истории века позапозапрошлого, увиделись «великий Сталин» и Екатерина Великая, и тут же Сталин и Вольтер, тиран с претензией на теоретическую изощренность и поэт с претензией на высокую филозофию.

Что же увлекло его в этой коллизии, побудив сделать свою прозу перекрестком столетий?

«XVIII век, три четверти которого правили женщины, внедрил у нас основы либерального общества, – так он объяснял этот интерес. – Я хочу коснуться женской власти. Это то, что нам сейчас нужно: возрождение женской власти в России».

И потом, разве не тот век породил язык, на котором изъяснялся и Аксенов? Не зря же, отвечая на вопрос одной своей знакомой журналистки: «А что ты любишь в России?», он ответил: «Язык!» Он, создатель своего неповторимого языка, хорошо понимал, о чем говорит. В конце концов, разве не гений Пушкина породил тот язык, о котором и на котором мы сейчас говорим?

Но это не значит, что язык, ему предшествовавший, не интересен. Ведь и на нем обсуждали цены на недвижимость, объяснялись в любви, бросали вызовы, вели переговоры, сочиняли книги, предрекали грядущее… Кстати, предсказатели обретались и при дворе Екатерины: довольные своим положением хозяев и судей и опасаясь усиления внешних веяний, они, зная любовь государыни к чтению, взялись влиять на нее текстами, содержащими аллегории прекрасной России и премерзкой заграницы. Первая выступала в их писаниях, ну, скажем, в образе чудной Светонии – страны сынов прекрасной старины, хранителей заветов пращуров и указов начальства – достойных славов. И всё бы хорошо, если б не враждебное окружение. Нет покоя славам от свиновидных обитателей Скотинии да тупых жильцов Игноранцы, что, отменивши крепостное рабство, дерзко презрели все законы разума и естества.

Подобно современным лоббистам, царедворцы слали сочинения Екатерине, надеясь дополнить советы вельмож, что упорно не рекомендовали ее величеству внимать всяким Дидеротам и Вольтерам, не несущим нашей Светонии ничего, окромя полной облискурации.

А что ж творит наш сочинитель? А пародирует сии творения. Примерно так: византийский рыцарь Ксенофонт Василиск в Святоснеговском Богатырстве. Знать, вельми впечатлена им на балах в чертогах Питирима Залунного и Македона Крепискульева. Он вдумственно знакомится с устройством святоснеговского правления. Правит здесь сияющая вечной юностью и осеняющая беспредельной мудростью государыня Величава Многозначно-Великая. Богатырственная сотня Содругов готовит для нее резюме по всем статьям жития и веры. Кроме Содругов есть и младшее богатырство. «Сие сословие, наделенное особой гордостью, состоит из многих тысяч семей, разделенных на сотню корневищ… Члены этих корневищ произрастают под сводами вечных привилегий и обязанностей. Основным предметом собственности… является самое многочисленное сословие, именуемое святоснеговскими славами. Славы… трудятся на земле, на воде, в кузнях и во льдах. Они обладают исключительным трудолюбием, верностью своим господам, любовью к Величаве и родине. Врожденное чувство гармонии влечет их к созданию торжественных песен о государыне и родных пейзажах».