Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Я, даже не спрашивая, знала суть мнения Джерри об издателях. «Мне лучше отсидеть два часа в кресле у дантиста, чем провести хоть минуту в кабинете издателя, – говорил он. – Все эти несносные литературные типы, проникнутые самодовольством. Да они и строки Толстого не прочитали после окончания колледжа. И все лихорадочно служат созданию бестселлеров. У них нет ни оригинального дара, ни проницательности, но они постоянно требуют от автора вносить какие-то бессмысленные изменения в его работу. Но даже не для того, чтобы продемонстрировать собственные таланты. Им просто приходится натужно выдавать все эти блестящие идеи. Сами неспособные написать хотя бы строчку, они изо всех сил стремятся (и обязаны стремиться) поставить свою печать на твою работу. Со мной это случалось много, много раз. Вежливые предложения изменить то и это, внести больше романтичности, убрать побольше этой раздражающей двусмысленности… шлепнуть на обложку какую-то обалденную иллюстрацию… В момент, когда ты публикуешь книгу, она уходит у тебя из рук, и это обстоятельство следует хорошо понимать. Потом появляются рецензенты, которые хотят составить себе имя на том, что уничтожают твое имя. И они тебя уничтожат. Не сомневайся. Публикация – жуткая головная боль, страшное проклятье. Глупец, позволивший втянуть себя в это, мог бы с тем же успехом пройтись по Мэдисон-авеню со спущенными штанами».

Ежедневно мы во второй половине дня спускались с холма и покупали New York Times. Когда мы, спускаясь с холма, проезжали мимо почтового ящика, там, у выезда на дорогу, часто стоял какой-нибудь человек, искавший встречи с Сэлинджером. За все время, которое я провела в его доме, никто ни разу не постучался в дверь. Возможно, это было неписаным религиозным правилом. Купив газету, мы возвращались домой и смотрели телевизор. Он обожал «Мэри Тайлер Мур»[526], «Энди Гриффита»[527] – Рона Говарда с его рыболовным шестом. Мы обычно смотрели «Шоу Лоуренса Уэлка[528]». То, что мы смотрели, отчасти было китчем, но одновременно мы смотрели Америку. Он официально отрезал себя от большей части того, что происходило в мире, но сохранял огромный интерес к происходящему. Мы смотрели шоу и танцевали. Как вам известно, я – дитя 60-х и 70-х. Я не знала парных танцев. А он был хорошим танцором, и мы танцевали в гостиной под Лоуренса Уэлка в то самое время, как мои сверстники, находясь в Нью-Хейвене, принимали наркотики и слушали «Лед Зеппелин». Иногда мы ходили в кино, но нечасто, поскольку в основном мы смотрели старые фильмы в гостиной Джерри.

Джойс Мэйнард на коленях у Сэлинджера. Рисунок Джойс Мэйнард.

Джойс Мэйнард, танцующая с Сэлинджером под музыку Лоуренса Уэлка. Рисунок Джойс Мэйнард.

Его любимыми фильмами были «Мальтийский сокол», «Касабланка», «Исчезающая леди», У. К. Филдс[529]. Ему нравился «Потерянный горизонт». Его очень интересовал Марлон Брандо. Первым увлечением Джерри было актерство, и играл он замечательно. Очень забавно. И у него был прекрасный голос. Он говорил, что он – единственный человек, кто смог бы сыграть Холдена Колфилда. Но даже он признавал, что он слишком стар, чтобы играть Холдена, хотя, в каких-то отношениях, он всегда играл Холдена. Разумеется, он много лет стремился получить права на экранизацию «Над пропастью во ржи», но играть Холдена в этой экранизации должен был только Джерри Льюис[530]. Он говорил, что Джерри Льюис всегда приглашал его, но, по его словам, он никогда не позволит Голливуду снова снимать фильмы по его произведениям.

Список учреждений и институтов, которые Джерри презирал, велик. Он презирал западную медицину, массовую культуру Голливуда (хотя, думаю, втайне он был наполовину заворожен ею), психиатрию, образование, которое дают старейшие университеты США, семью. Помню, что мы слушали очень старые записи сестер Эндрюс и Гленна Миллера, а также какого-то малоизвестного немецкого певца (не помню его имени, но он пел во время Второй мировой войны). А потом мы ложились в постель.

Тем летом я переехала в дом Джерри, но была уверена, что осенью вернусь в Йель. На часть аванса за книгу, которую я должна была написать через несколько месяцев и над которой работала, я сняла квартиру. Я выезжала и покупала мебель, я покупала растения, посуду. Я распаковала вещи. Я зарегистрировалась как студент второго курса. Джерри шутил о том, что я, вероятно, встречу какого-нибудь Джо Колледжа и тогда забуду его.

На втором курсе я не посетила ни одного занятия. Через два дня я ушла из Йеля, потеряв плату за осенний семестр и стипендию. Помню фильм, который приехавший забрать меня Джерри запустил в тот вечер. Он привез в мою квартиру на Джордж-стрит в Нью-Хейвене кинопроектор и прочее оборудование, наладил их, и мы смотрели «Ночь, которую надо помнить», настоящий фильм про «Титаник». Я побросала одежду в багажник его машины. Тогда у него был не «блейзер», а BMW, так что большую часть вещей я оставила на квартире, которую снимала.

Большую часть того года я прожила с ним, надеясь на то, что, несмотря на разделявшие нас 35 лет, мы останемся вместе навсегда. После этого я не думала, что снова покину его.

Когда он был любовно настроен, он был исключительно нежен и определенно забавен. Мои отношения с ним напоминали мне отношения с моим отцом, за минусом выпивки. Я развлекала его, старалась сделать счастливым, но не слишком удачно. В момент моего переезда к нему я очень мало чего могла делать правильно. В день моего переезда к нему он сказал: «Ты ведешь себя как подросток». А я и была подростком.

Лиллиан Росс и Уильям Шон.

В то лето я не плавала, не ездила на велосипеде и никуда не ездила без Джерри, за исключением одного раза, когда мне пришлось взять «блейзер» (я никогда не брала BMW) и поехать в магазин швейных машинок «Зингер». Я потратила 400 долларов на машинку Singer Golden Touch and Sew. «Эта малышка вполне влезла бы в стрелковую ячейку, – сказал Джерри после того, как вытащил машинку из багажника машины и поднял ее по ступенькам. – Надень такую штуковину на голову – и можешь не бояться шрапнели». Мне следовало купить электрическую пишущую машинку – через три месяца мне надо было сдать издателю книгу.

Мой день рождения в ноябре прошел как обычный день. Через три дня после этого был переизбран Никсон. Мы не голосовали.

Его друзей я видела лишь однажды, на памятном и катастрофическом ланче. Догадаться не могу, о чем он думал. Мы поехали в Нью-Йорк на BMW, ехали, как всегда, очень быстро – путь до Нью-Йорка занимал пять, может быть, шесть часов. Мы приехали в отель «Алгонкин», где нас встретил маленький человечек, которому, как я понимаю, было под шестьдесят, но в тот момент он показался мне очень старым. Это был Уильям Шон. Я знала о нем с тех пор, как познакомилась с Джерри. А с Шоном была Лиллиан Росс, чьи произведения я знала. Я читала их, изучала их, и они приводили меня в восхищение. Наша встреча состоялась задолго до того, как она опубликовала книгу, в которой раскрыла эти сведения, но от Джерри я знала, что Лиллиан Росс и Уильям Шон – давние любовники. В определенных кругах об этом знали, но никогда не касались этой темы, даже в разговорах с Джерри.