250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке
«Главная военно-цензурная комиссия состоит при Главном управлении Генерального штаба» (ст. 15).
«Местные военно-цензурные комиссии учреждаются при военно-окружных штабах» (ст. 18).
«На театре военных действий обязанности главной и местных военно-цензурных комиссий возлагаются соответственно на штабы главнокомандующих, армий, флота и военных округов театра военных действий» (ст. 29).
«Военным цензорам вменяется в обязанность не допускать к опубликованию путем печати всякого рода сведений, хотя бы и не предусмотренных правилами, издаваемыми на осн. ст. 11 сего положения, но которые могут, по мнению цензора, оказаться вредными для военных интересов государства» (ст. 31).
Для лучшего понимания поясню сказанное наглядно.
И так как такая обязанность военного цензора, без вреда для существа дела, разумеется, по плечу лицам, только вполне подготовленным к пониманию своей роли и способным хорошо разбираться в самой целесообразности пользования своим правом, то на помощь военным цензорам вне театра военных действий, то есть в деле цензуры почтово-телеграфной корреспонденции, и должен был прийти военный министр, которому, согласно ст. 11, предоставлено право, по соглашению с министрами внутренних дел и морским, издавать подробные правила по применению Временного положения о военной цензуре. На театре же военных действий, то есть в деле цензуры печати и речей, докладов и всей почтовотелеграфной корреспонденции, это право инструктирования военных цензоров предоставлено главнокомандующим армиями фронтов или командующим отдельными армиями (у нас – Кавказской).
И как показал опыт, все военные цензоры очень нуждались в этой помощи, но… она так и не была им оказана.
Естественно, что, предоставленные самим себе, все они набросились на «Перечень» министра внутренних дел, изданный, согласно ст. 11 указа 20 июля 1914 г., только для печати и публичного слова, вне театра военных действий, но отнюдь не для корреспонденции. И по моему наблюдению, все лица и учреждения, причастные к военной цензуре, от цензоров до штаба Верховного главнокомандующего, считали и считают «Перечень» как бы обязательным и нераздельным приложением к Временному положению. Очевидно, так же смотрели на дело и военные министры и главнокомандующие армиями фронтов, считая поэтому ненужными какие бы то ни было другие правила и инструкции. Исключением был только генерал Рузский, о чем скажем в своем месте.
Очевидно, и военные министры, и главнокомандующие, и штаб Верховного, несомненно пользовавшийся правами последних, – словом, абсолютно все высшие военные власти не усвоили ясного смысла ни закона 5 июля 1912 г., ни указа 20 июля 1911 г. Не надо быть юристом (а они в военном ведомстве есть), чтобы понять, что предоставленное министру внутренних дел право воспрещения чего-либо печати и публичному слову может быть осуществляемо им лишь вне театра военных действий, на территории которого он – нуль. Следовательно, если военный министр, власть которого над военной цензурой почтово-телеграфной корреспонденции как раз совпадает с районом вне театра военных действий, мог почивать за спиной «Перечня» министра внутренних дел, то главнокомандующие фронтами и Верховный главнокомандующий никоим образом не могли и не должны были оставить военных цензоров своих районов без правил, указанных в ст. 11. «Перечень» мог войти в них как часть, но тогда он перестал бы быть самим собой, так как влился бы в содержание самостоятельного военного распоряжения.
Но если бы военные министры дали себе труд вникнуть в юридическую сущность вопроса, то они поняли бы (хотя бы после доклада толкового человека), что «Перечень» министра внутренних дел совершенно не обязателен для военных цензоров почтово-телеграфной корреспонденции, а лишь для печати и публичного слова на подчиненной ему территории, которые сами, без какой-либо военной цензуры (в этой части России и не имевшей права на существование), должны были соблюдать воспрещение «Перечня», неся за каждое его нарушение указанную в ст. 2752 уголовную ответственность. Почтово-телеграфная корреспонденция и есть именно то, что предвидела первая часть ст. 11 Временного положения о военной цензуре; именно о ней-то она и говорит для того, кто умеет читать закон так, как он написан, а не толкуется юридически безграмотными штабными канцеляристами.
Вся эта азбука понята не была, не поняли ее и до самого конца войны, пребывая в совершенно своеобразном толковании вообще всяких законов, не обязательных у нас для господ военных…
Военно-цензурные учреждения и лица твердо усвоили себе только три статьи «Положения»: о суточных (ст. 23), о штатах (ст. 16 и 18) и о произволе (ст. 31).
Теперь, после анализа законодательных и административных актов, регулирующих постановку военной цензуры, я обращусь к практике жизни, рассмотрю, как они толковались, изменялись, дополнялись, систематически нарушались и отменялись волею административной и военной власти и к чему все это привело к началу января 1916 г., когда я закончил изучение этого весьма важного и сложного вопроса.
Прежде, однако, замечу, что, как выяснилось в думской комиссии о печати, против чего не возражали и представители военного ведомства, «закон 20 июля нигде на всем пространстве империи не применялся ни в одной из своих частей, хотя бы в течение одного дня, одного часа; он явился как бы мертворожденным» (стенографический отчет Государственной думы, сессия 4, с. 1007).
16 июля 1917 г. был подписан указ Сенату о приведении на военное положение части армии и флота. 17 июля начальник Генерального штаба генерал Янушкевич телеграфировал всем начальникам военных округов: «Ввиду бывшего в одном округе случая, благоволите принять самые решительные меры к тому, чтобы от военных властей, под угрозой карательных мер, не исходили никакие данные для печати о ходе мобилизации и действий войск. Необходимо строго руководствоваться „Перечнем“, опубликованным в Собрании узаконений 12 июля за № 170. Необходимо срочное распоряжение, чтобы офицеры ни в обществе, ни в семьях, ни в письмах и телеграммах не вели бесед, не писали об армии и военных действиях, помня о чрезвычайной нравственной ответственности перед родиной. Виновные в нарушении изложенного должны привлекаться к самой строгой ответственности до отрешения от должности включительно».
20 июля великий князь Николай Николаевич был назначен Верховным главнокомандующим, Янушкевич – начальником его штаба.
В августе Янушкевич просил всех главнокомандующих армиями фронтов и начальников военных округов «совершенно прекратить выдачу всеми войсковыми начальниками и штабами официальных сведений каким бы то ни было органам печати», так как печати будет сообщаться все, что надлежит, штабом Верховного главнокомандующего и Главным управлением Генерального штаба; исключение из этого общего распоряжения сделано почему-то для начальника цензурного отделения штаба Юго-Западного фронта Геруа, которому разрешено сообщать печати неофициально некоторые подробности, не имеющие
