Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг

права (пандектов) я слушал у него курс гражданского процесса. Я уже упомянул о том, что он был творцом теории процесса. Создать научную теорию в отношении процессуальных правил представляется делом нелегким. Эти правила заключаются в практических указаниях, как надо поступать при производстве дела в суде, подготовке его, разрешении его; подробно указывается, что каждый должен делать и в следовании этим предписаниям процессуального закона применитель закона никакого творчества не проявляет. Поэтому правила судопроизводства поддаются лишь некоторым, и то практическим, обобщениям; возвысить эти правила до высоты научных принципов удавалось весьма немногим ученым-процессуалистам. Одним из таких немногих, и притом наиболее успешным, и был Оскар Бюлов.

Увлекательны были лекции молодого профессора Ваха. В Лейпциге он пользовался репутацией недюжинного музыканта. Он был женат на дочери композитора Мендельсона-Бартольди, правнучке Мозеса Мендельсона. Молодой, красивый, энергичный, он тоже был уже автором серьезных трудов; как и Бюлов, по гражданскому процессу. Он читал помимо этого предмета курс конкурсного права. У нас в России в университете в мое время торговое право вовсе не преподавалось, а о конкурсном праве знали лишь по знаменитым «конкурсам», заправилы которых иногда попадали под суд; с понятием конкурса связывали умение обходить кредиторов и обделывать всякого рода дела под слабым надзором коммерческих судов. Я не мог себе представить всей красоты и элегантности построения самых сложных юридических институтов, совокупность которых составляет теорию конкурсного права. Вах был, если можно так выразиться, поэтом в юриспруденции. Необычайная красота возводимых им построений, логически-архитектурных и гармонических, была прямо увлекательна. Для неопытного в практической жизни человека фактическая обстановка, сопровождающая конкурсы и требующая разрешения на точном основании юридических норм, сама по себе представляла большой интерес, а самый способ разрешения возникающих при этом вопросов интересовал меня еще больше, так как напоминал собою талмудическую работу мысли. Я вынес впечатление, что большинство слушателей не подготовлено к тому, чтобы с успехом следить за лекциями Ваха по конкурсному праву. И действительно, аудитория была не особенно многолюдна.

Громадное впечатление производили на слушателей, и на меня в особенности, лекции профессора Зомма, уже немолодого ученого, также автора знаменитых трудов по римскому праву и по истории немецкого права. Худой, болезненный и притом почти глухой, он, стоя на кафедре, с большим увлечением углублялся в сущность излагаемого предмета, развивая тонкую сеть интересных мыслей. Зомм напоминал проповедника. Я слушал у него курс торгового права и курс истории немецкого права. Талантливо рисовал он картину средневекового германского юридического быта, смелыми гипотезами обосновывал преемственную связь феодальных институтов с новейшим правом и изображал весь ход развития правовых институтов. Я бы его назвал романтиком по настроению. Некоторые части его лекций прямо просились в сборник художественных литературных произведений. Он так красиво умел излагать значение символизма в институтах права, разные обычаи, соблюдавшиеся при переходе, например, права на недвижимое имущество от одного лица к другому, что, слушая его, вы себе живо представляли всю обстановку средневековья — эти сделки, содержание которых невозможно было фиксировать при помощи писаных документов, и потому приходилось посредством выразительных символических обрядов и телодвижений фиксировать существо этих сделок в живой памяти окрестных людей.

Время, проведенное мною в Гейдельберге и затем в Лейпциге, было особо знаменательным в истории юридической науки в Германии: создавалось общее германское гражданское право. Законодательные комиссии и парламент были заняты подготовительными работами по разработке того проекта, который в 1900 году стал общегерманским гражданским уложением. В литературе царило большое оживление. Наука гражданского права привлекала к себе наибольшее внимание. Если наука уголовного права переживала кризис вследствие новых веяний, о которых я уже упоминал, и требовала новых путей к разрешению не только юридических, но и социальных вопросов, связанных с проблемой преступности, то наука гражданского права в Германии призвана была сыграть большую политическую роль в создании общих норм права как фактического завершения германского объединения, начатого в 1870 году. Объединенные немецкие государства имели уже общее германское уголовное право, общее торговое право, имели и кодекс судопроизводственный, действующий одинаково во всех немецких государствах; самое судебное устройство уже было объединено (за исключением отчасти Баварии), суды направлялись в единообразной работе правосудия руководительством единого верховного судилища, Reichsgericht’a в Лейпциге, но в материальном гражданском праве еще господствовала та же пестрота, что и до создания германской империи. Объединить отдельные ее части общим гражданским правом было делом нелегким. Имущественные отношения, нормированные отдельными законодательными актами в отдельных государствах, затрагивали слишком много частных интересов, чтобы их можно было с легкостью подчинить новым нормам. Реформа не могла не вызвать некоторого потрясения; ясно, почему гражданские законы позже других стали общими для всей Германской империи. Роль объединительницы гражданского права в Германии играла теория в виде римского «пандектного права». Этим и объясняется, как я уже указывал раньше, развитие науки гражданского права в Германии. Пандектное право так и называлось в курсе профессоров «общим гражданским правом». Подготовительные работы для издания нового общего гражданского уложения были делом не только практиков. Комиссия для выработки проекта гражданского уложения объединяла в себе лучшие имена германских цивилистов. Жизнь объединенной в одно государство Германии, необычайное развитие промышленности и торговли, вызвавшее новые формы гражданских отношений, акционерные предприятия и другие формы имущественных ассоциаций в виде командитных товариществ и т. п. — все это выдвигало вопросы, которые требовали и теоретической разработки. Эту работу исполняла германская наука с той же энергией, с какой развивались, требуя от нее общих норм, промышленность и торговля. Каждая книга и каждый выпуск юридического журнала вносили что-либо новое. Глаза разбегались от интересных работ, больших и малых, которые выпускались книжным рынком, сосредоточенным главным образом в Лейпциге.

Однако время, бывшее в моем распоряжении, было слишком коротким, и как мне ни жаль было, а приходилось расстаться с лейпцигским факультетом, в котором я так много поработал и мог бы еще поработать с большою пользою. Мы переехали во Францию, причем выбор мой пал на юридический факультет в Лионе.

С понятием о Франции всегда связывают представление о Париже. Научная работа «во Франции» означает работу в Сорбонне или в другой высшей школе Парижа. Я был единственным и первым русским бывшим студентом, появившимся в лионской Ecole de Droit. Даже на медицинском факультете в Лионе, имевшем громкую репутацию, благодаря Клоду Бернару, не было ни одного русского студента, и велико было удивление профессоров, к которым я по приезде явился с визитом и объяснил цель моего приезда, что к ним явился слушатель из далекой и представлявшейся многим варварской России. Это было время до альянса с Францией; обязательной любезности по отношению к русским еще не