Сергей Есин - Дневник, 2006 год

«Для Москвы самый печальный знак — богородичное рукоделие Марины Цветаевой, перекликающейся с сомнительной торжественностью петербургской поэтессы Анны Радловой. Худшее в литературной Москве — это женская поэзия… На долю женщин в поэзии выпала огромная область пародии…Большинство московских поэтесс ушиблены метафорой.

Адалис и Марина Цветаева пророчицы, сюда же и София Парнок. Пророчество, как домашнее рукоделие…» Как все это напоминает сегодняшнюю ситуацию, это бесконечное лужение псалтыря, эта ритмическая проза, выдаваемая за откровение. Так они и веселятся, развлекая друг друга и пророчествуя друг другу.

Ну, почему я всегда недолюбливал стихи Цветаевой? Видимо всегда чувствовал их самоспровоцированность, возвышенную сделанность, бунт неудовлетворенной женственности. А какие глазки делала Галя Седых, когда я осторожно говорил о своем «особом мнении». Теперь я не одинок. «Безвкусица и историческая фальшь стихов Марины Цветаевой о России — лженародных и лжемосковских …» К чему продолжать, здесь и Мандельштам в своих сравнениях допускает ошибку.

Дальше идут очень важные для меня фразы, просто поддерживающие меня в собственной работе. Я еще вернусь к этому интересному цитированию. Но пока настигшее меня самонаблюдение. Теперь я перешел к работе над основным, т. е над романом только по утрам. Дальше уже нет сил и воли. Для работы хватает только ранних часов. Поняв это, я развил мысль дальше: не браться ни за что, пока не отработаю на компьютере хотя бы положенный час. Только так складывается страничка к страничке.

Утром, хотя после хождений, начала и окончания чтений, приема снотворного проспал до двенадцати дня, взял на колени свой компьютер и снова намотал полторы странички. В этом странном, как я думаю, романе, «не художественном» скажет Павел Нерлер, не романе, скажет Наталья Иванова, который я сейчас пишу, вдруг возникают странные прорывы, которые я, наученный опытом, не пытаюсь осаживать. Сегодня вдруг появился «Гастроном» у Никитских ворот, которого нет уже лет тридцать, кинотеатр на Тверском бульваре возле Пушкинской площади. Что это за роман? Роман воспоминание, роман места.

31 июля, понедельник. Утром, как обычно, начали собеседование. Обжегшись на прошлом годе, когда слишком мало вызвали народа, в этом году устроили конкурс очень обширный. Чуть ли не семьдесят человек. Все это продолжалось до десяти часов вечера. Для БАНТа дело это было новое, и он с ним справился очень неплохо. Хотя, с моей точки зрения, как и любой академист, слишком много обращал внимания на формальное знание литературы. У меня ход несколько другой. Он хорошо узнавал формальный потенциал каждого студента. Я шел скорее от впечатлений, которые меня редко обманывали. Думаю, всем нравилось, что с ними так подробно и обстоятельно беседуют. Но это продолжалось слишком долго, и я немножко нервировал, потому что все знали, что я никогда на собеседование не повторяю один и тот же прием, один и тот же вопрос. Это разница в художественном и человеческом методе. Тем не менее, мне, как ведущему мастеру семинара, в этом году было собирать ребят легче, чем обычно. Все-таки, работали не на один голос, а на два. У меня не осталось после работы ни раздражения, ни неудовлетворенности. Вот список ребят, которых я взял:

Денисенко, Семина, Иванов, Иванькова, Требушинина, Травников, Колногоров, Евдокимова, Рейман, Власов, Нелюба, Кирюхин, Максимович, Брановец, Буйлов, Киселева, Аксенов, Осинкина, Корзун, Бессмертная.

Последняя в этом списке — внучка Юрия Визбора. Вот и опять встретились, тогда мы были чуть постарше, чем его внучка. Перед этим заходила ее бабушка, Женя Уралова, предпоследняя жена Юры, когда-то знаменитая актриса. Но руку к этому, я по своему обыкновению, не приложил, только внимательнее прочел. А потом буквально, забыл ее фамилию, девочка очень неплохо пробивалась сама. Никого не предупреждал, чтобы посмотрели внимательнее, никого не просил. Только перед самым собеседованием отыскал телефон Жени Ураловой, чтобы задать ей вопрос: «Как фамилия твоей внучки?» Но и этого не понадобилось. Девочка, которая шла одной из первых, так прелестно отвечала на вопросы, так была обаятельна и мила, что ее просто внесли в институт. Кстати, и умна: фамилия ее деда на комиссии не прозвучала. Мы не любим детей знаменитостей. Попал в этот эшелон и брат Вани Аксенова. Я какое-то время сомневался, не брат ли написал вступительную работу, выяснилось, что брат не в курсе, и младший брат прекрасно написал этюд. Текст старшего Аксенова из очень немногих текстов этого семинара я совершенно отчетливо помню. Видимо, судьба моя, помнить тексты подмосковных провинциалов Аксеновых. Занятная может получиться ситуация: два знаменитых брата.

Весь день был совершенно болен, но деваться некуда. Вечером кашлял, стала отходить мокрота с гнилью.

1 августа

1 августа, вторник. Накануне ночью, в перерывах между засыпанием и засыпанием со снотворным начал читать монографию Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова». Я уже привык, что все лучшее в этом роде, как в свое время Фаулза издает «Независимая газета». Особенность этих основательных зарубежных биографий в том, что они имеют дело в первую очередь с человеком, наши всегда стыдливо помнят, что это великий писатель. Стыдятся, что у великого писателя есть обычная обывательская жизнь. Я взялся с последней части, где я что-то знаю. Кроме прекрасного, но скользящего литературоведения, такое трагическое обнажение жизни! Попытка зачать с Книппер-Чеховой ребенка, кровохаркание, террор семьи, жена, живущая с главным режиссером театра, где она служит. Только в таком конгломерате событий, на которые писатель сам шел, как на рожон, и могла возникнуть великая литература. Но кое-что следовало бы и опустить, не для публики.

Сразу после десяти — собеседование с абитуриентами семинара поэзии. Инна Ивановна Ростовцева и Борис Николаевич Тарасов открыли торжественную перекличку русской классической литературы Х1Х века. В их обстоятельности был своей резон. У поэтов на собеседовании есть одно преимущество перед прозаиками: во время чтения первого же собственного стихотворения все становится ясно. Постепенно этот принцип начал прояснять картину, и дело пошло побыстрее. Инна Ивановна обладает даром, которому можно позавидовать, она точно отыскивает лучшие, опорные строки у абитуриента. К сожалению, я очень плохо себя чувствовал, и пришлось уехать уже в шесть часов.

О Ливане и Израиле писать скороговоркой не хочется. В Израиле, видимо, есть люди, которые ощущают, несмотря на сломанные, как спичечные коробки, ливанские дома, правду страны. И правду избранного народа, в подножье которого должны быть все остальные. Есть и историческая аналогия: все это похоже на уничтожение индейцев по-европейски вооруженными войсками испанцев.