Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
Сие действо было назначено на апрельское, майское или июньское полнолуние. Мадам д’Юрфэ составила завещание по всей форме в пользу ребенка, а меня определила его опекуном до тринадцати лет. Эта сумасшедшая твердо верила в истинность моих обещаний и сгорала от нетерпения увидеть девственницу, предназначавшуюся в качестве сосуда божественного превращения, а посему все время торопила меня с отъездом.
Я надеялся, что, отвечая через оракула, смогу внушить ей отвращение к сему предприятию, ибо все-таки речь шла о смерти, и поэтому, как мне казалось, естественная привязанность к жизни поможет затянуть дело до бесконечности. Однако же, обнаружив прямо противоположное, я оказался перед необходимостью хотя бы для вида сдержать слово и ехать за таинственной девственницей.
Итак, мне было нужно найти мошенницу, которая быстро поняла бы, как держать себя, и я вспомнил про Кортичелли. Она уже девять месяцев находилась в Праге, а еще в Болонье я обещал приехать к ней до конца года. Однако по возвращении из Германии, откуда я привез не очень приятные воспоминания, мне не хотелось снова пускаться в путь во время холодного сезона, да еще по столь пустячному поводу. Я решил не затруднять себя и вытребовать ее во Францию, послав нужные для этого деньги.
Г-н Фукэ, приятель мадам д’Юрфэ, был интендантом в Меце, и рекомендательное письмо к нему, без сомнения, гарантировало благожелательный прием. Там же со своим полком находился и его племянник граф Ластик, которого я хорошо знал. Сообразив сии обстоятельства, я избрал Мец для встречи девственницы Кортичелли. Мадам д’Юрфэ снабдила меня всеми необходимыми письмами, и 25 января 1762 года я покинул Париж, нагруженный подарками и отягощенный крупным аккредитивом, который, впрочем, я совершенно не использовал, ибо мой кошелек был и без того достаточно полон.
Я не взял с собой никакой прислуги, так как после воровства Косты и мошенничества Дюка уже не мог никому довериться. Через два дня я был в Меце и остановился в «Короле Дагобере» – превосходной гостинице, где встретился со шведским графом Левенгауптом, с коим познакомился у жившей в Париже принцессы Ангальт-Цербстской, матери русской императрицы. Он пригласил меня отужинать в обществе герцога Де Пона, направлявшегося инкогнито в Париж для встречи с Людовиком XV.
На следующий день я отправился с письмами к г-ну интенданту, который просил меня обедать только у него. Графа Ластика в Меце не оказалось, и я был весьма огорчен этим, так как он намного увеличил бы для меня приятность жизни в сем прекрасном городе. В тот же день я послал Кортичелли пятьдесят луидоров и в письме просил, как только она освободится, найти себе спутника, который знал бы дорогу и мог бы сопровождать ее самое и ее матушку. Кортичелли не могла покинуть Прагу раньше великого поста, и чтобы убедить ее, я обещал полностью устроить все денежные дела.
Через пять дней я совершенно освоился в городе, однако манкировал обществом ради театра, в коем меня привлекла одна актриса комической оперы. Ее звали Ратон, и ей было лет пятнадцать-шестнадцать, как это принято среди актрис, которые всегда убавляют хотя бы два или три года – вполне простительная и свойственная всем женщинам слабость, ибо молодость составляет для них первейшее преимущество. Ратон была не так красива, сколь привлекательна, однако особенно соблазнительной делало ее совсем другое обстоятельство: она назначила за свою невинность цену в двадцать пять луидоров.
Можно было провести с ней ночь и за один луидор, а двадцать пять платить лишь в том случае, если удастся произвести желаемое действо. Стало известно, что многие офицеры и молодые чиновники пытались совершить сей подвиг, однако же безуспешно, и каждый терял только свой луидор.
Необычайность такого положения была слишком пикантной, чтобы и у меня не возникло искушения. Посему я поспешил заявить о себе, но, не желая быть обманутым, принял меры предосторожности. Я сказал этой красавице, что она придет ко мне ужинать и получит двадцать пять луидоров, если полностью удовлетворит меня, а в противном случае – шесть, конечно при условии, что у нее не обнаружится никакого изъяна.
Ратон пришла вместе со своей теткой, которая за десертом оставила нас и удалилась в соседнюю комнату, чтобы провести там ночь. Девица оказалась идеалом по совершенству форм, и я не мог спокойно думать о том, что буду иметь в полном своем распоряжении и скоро, подобно Одиссею, завладею руном, правда не золотым, а цвета черной смоли, кое не поддалось усилиям самых блестящих юношей Меца. Читатель может подумать, что, не располагая более крепостью молодого возраста, я чувствовал неуверенность после безуспешности предшественников. Но ничего подобного – я не сомневался в себе и только посмеивался. Ведь остальные были французами, которые искуснее в умении штурмом взять неприступную крепость, чем защищаться от проделок молодой мошенницы. Родившись итальянцем, я хорошо знал все их уловки и был уверен в своем успехе.
Однако мои приготовления оказались излишними. Попав ко мне в объятия, Ратон сразу поняла бесполезность притворства и не прибегала ко всем своим фокусам, которые заставляли неопытных претендентов почитать ее за то, чем она уже никак не была на самом деле. Девица вполне отдалась мне, а когда я пообещал ей сохранить тайну, ответила на мои чувства с не меньшим пылом. Конечно же, ей не пришлось испытать ничего для себя нового, и поэтому можно было не давать ей двадцать пять луидоров. Однако я остался доволен, да и вообще не придавал значения подобного рода обстоятельствам, а посему вознаградил ее так, словно мне первому выпало вкусить сего плода.
Я содержал Ратон по луидору в день до прибытия Кортичелли, и она оставалась верна мне, так как неотступно находилась возле меня. Общество сей милой девицы было столь приятным, что я немало раскаивался в необходимости ждать мою итальянку, о приезде которой мне сообщили в ту минуту, когда я выходил из ложи, собираясь идти домой. Наемный лакей громким голосом объявил, что моя супруга с дочерью и еще одним господином прибыли из Франкфурта и ожидают меня в гостинице. «Дурак, – ответил я ему, – у меня нет ни жены, ни дочери». Впрочем, это не помешало всему Мецу узнать о приезде моего семейства.
Кортичелли бросилась мне на шею, хохоча, по своему обыкновению, а старуха представила человека, сопровождавшего
