Глаз бури - Питер Рэтклифф
Он повернулся, чтобы уйти, затем сделал паузу и сделал — почти буквально — контрольный выстрел:
— Ах, да — и я также хочу, чтобы на могилах был прощальный салют. — И с этими словами он вышел.
В САС никогда раньше не устраивали стрельбы на похоронах, — отчасти потому, что они привлекали слишком много внимания; отчасти потому, что, хотя мы и хороним своих погибших с честью, но обычно делаем это тихо. Теперь, однако, не было необходимости беспокоиться о привлечении внимания к тому факту, что несколько военнослужащих Полка погибли на действительной военной службе. Благодаря публикациям в прессе об этом знал весь мир.
Мне никогда раньше не поручали организовать военные похороны, не говоря уже о трех одновременно, и мне срочно понадобилась информация. Поэтому после ухода командира я подошел к потрепанному металлическому четырехъярусному картотечному шкафу, стоявшему в углу моего кабинета, и выдвинул ящик с надписью «А-К». Когда я извлек картонную папку с надписью «Похороны»[110],то почувствовал огромное облегчение.
Но мое облегчение продолжалось недолго. Когда я открыл папку, внутри ничего не было. Ни единого листа бумаги. Есть что-то особенное в военной бюрократии, что-то, что позволяет людям хранить четко промаркированные, но в остальном абсолютно пустые папки, — предположительно для того, чтобы вселять ложные надежды в ничего не подозревающих сержантов. Но одна из наиболее замечательных вещей в армии состоит в том, что (если воспользоваться фразой из одной знаменитой телевизионной рекламы) даже если вы не знаете, как что-то сделать, вы, скорее всего, знаете человека, который это знает.
Держа в уме эту мысль, я набрал по телефону сержант-майора Военной академии в Сандхерсте, являющимся самым старшим по чину полковым сержант-майором в Британской армии. Когда он ответил, я сообщил ему, кто я такой и что через четыре дня мы хороним трех наших парней со всеми воинскими почестями, включая почетный караул.
— Если быть до конца честным, — признался я, — то я ничего в этом не понимаю. Не могли бы вы мне помочь?
Он был немногословен, но взял мой номер телефона и пообещал перезвонить.
Через тридцать минут мне позвонил еще один человек, на этот раз полковой сержант-майор из учебного лагеря гвардейцев в суррейском Пирбрайте, недалеко от Олдершота. Он назвал свое имя и спросил, в чем проблема.
— Мне нужно провести похороны трех наших людей, погибших в Персидском заливе: двоих похоронить, а одного кремировать. Служба по всем ним будет проходить в одной церкви в одно и то же время. Нам также нужно иметь почетный караул. А у меня нет ни малейшего представления о том, как все это организовать.
То, что я ему сообщил, он обдумывал не более мгновения, а затем сказал:
— В течение трех часов я пришлю к вам в Херефорд двух парней.
Я поблагодарил его, положил трубку на место и занялся подбором людей, необходимых для формирования группы носильщиков и почетного караула. Поскольку хоронили трех человек из эскадрона «В», то было очевидно, что именно из этого подразделения необходимо отобрать церемониальную группу; кроме того, бойцы эскадрона сами настояли бы на том, чтобы именно они провожали в последний путь своих товарищей.
Тем днем я сидел за своим столом, изучая колонки на странице «Дейли Миррор», посвященной скачкам, когда раздался стук в дверь. На мой крик: «Войдите!» — внутрь протиснулись два безукоризненно одетых сержанта-гвардейца, привлекая к себе внимание грохотом ботинок.
Когда они ворвались, то чуть не напугали меня до смерти. Клянусь, их ботинки блестели так, что с их помощью можно было бриться, а складками на их идеально сидящих мундирах можно было порезаться. Здоровые мужики, они внимательно смотрели на все и на всех из-под козырьков своих фуражек.
Полковой сержант-майор из Пирбрайта оказался верен своему слову и прислал своих лучших инструкторов по строевой подготовке и военным церемониям, чтобы гарантировать, что у нас на похоронах не будет никаких ошибок. Я спросил у своих посетителей их имена, затем протянул руку и сообщил им, что я Билли Рэтклифф, полковой сержант-майор 22-го полка САС, и что наверху, в комнате для совещаний над моим кабинетом, нас ждут люди из эскадрона «B», которых я назначил для несения гробов и работы в качестве почетного караула.
— Они находятся в вашем полном распоряжении, — продолжил я, — ровно до тех пор, пока вы не придете и не доложите мне, что все в порядке и тренировки прошли хорошо. Сейчас я провожу вас наверх и представлю, а затем вас оставлю. Завтра я договорюсь с гробовщиками, чтобы они пришли в церковь Святого Мартина в Херефорде, где будут проходить похороны, с подходящим образцом гроба, чтобы вы могли попрактиковаться. Тем временем в вашем распоряжении гимнастический зал для занятий с носильщиками и почетным караулом.
Когда мы взбежали по лестнице, я сказал двум гигантам:
— Вы можете делать с этими людьми все, что захотите. — Мне показалось — хотя я не был в этом уверен — что они улыбнулись. Инструкторы гвардейских частей могут сделать что угодно и с кем угодно.
Мы вошли в комнату для совещаний и поднялись на небольшой помост у одной из ее сторон. Тут же какой-то умник крикнул:
— Привет, милый мальчик!
Это была лагерная фраза из известного телевизионного ситкома «Не так уж и жарко, мама». На этот раз оба инструктора-гвардейца и в самом деле улыбнулись, хотя, несомненно, это была плотоядная улыбка тигров. Про себя я подумал: «Ну подожди, солнышко. Хорошо смеется тот, кто смеется последним».
Эскадрон «B» не знал, что их ждет. Двум гвардейским сержантам потребовалось три дня, чтобы привести их в нужную форму и организовать весь процесс в соответствии с их требованиями — а это были очень высокие требования. Они блестяще справились со своей задачей, и к тому времени, когда гвардейцы сообщили о том, что все готово, эскадрон «B» испытывал к своим временным инструкторам только уважение. Бойцы САС, будучи военными профессионалами и, в значительной степени, перфекционистами, всегда восхищаются профессионализмом и перфекционизмом других.
Мы прибыли в церковь Святого Мартина в пятницу утром и обнаружили, что вокруг расположились журналисты и телевизионщики.
