Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский

Испуганной и дикой птицей

Летишь ты, но заря – в крови…

Тоскою, страстью, огневицей

Идет безумие любви…

Пол-сердца – туча грозовая,

Под ней – все глушь, все немота,

И эта – прежняя, простая —

Уже другая, уж не та…

(«Есть времена, есть дни…»)

Кажется, что в рыданьях скрипок звучит ее голос, «низкий и грудной», что она отвечает на первую его любовь.

В стране, где «вечный снег и вой метели», она – прекрасный сон, «южный блеск», стан ее напоминает стан газели, легкий звон вальса окружает ее. Недаром это стихотворение помещено в отдел «Арфы и скрипки»; прозрачной и нежной мелодией арфы звенят строфы:

И я боюсь тебя назвать

По имени. Зачем мне имя?

Дай мне тревожно созерцать

Очами жадными моими.

Твой южный блеск, забытый мной,

Напоминающий напрасно

День улетевший, день прекрасный,

Убитый ночью снеговой.

(«Ты говоришь, что я дремлю»)

Мелодия этих строк создается сочетанием шипящих ч, ж, щ (зачем, тревожно, жадными, южный, напоминающий, ночью) с протяжно-плавными – м, и, и (имени, мне, имя, очами, жадными моими, мне южный, мной, напоминающий, напрасно, ночью, снеговой). Элегия Блока мелодически близка к гениальным строкам Пушкина:

…Не пой, красавица, при мне…

…Напоминают мне оне…

А рядом с очарованием романтического романса – цыганская хоровая песня под гитару, неистовая и вольная, как счастье. Передача этого напева в звуках и ритмах стиха – предел технического мастерства:

Натянулись гитарные струны,

             Сердце ждет.

Только тронь его голосом юным —

                Запоет!

И старик перед хором

       Уже топнул ногой.

Обожги меня голосом, взором,

           Ксюша, пой!

И гортанные звуки

           Понеслись,

Словно в се́ребре смуглые руки

           Обвились…

Бред безумья и страсти,

           Бред любви…

Невозможное счастье!

           На! Лови!

Ускорение темпа, рост напряжения, задыхание ритма, песня, переходящая в крик, – «бред безумья и страсти» – такова «цыганщина» Блока.

Но смуглая Ксюша с руками в серебряных кольцах только вспыхнула «южным блеском» и промелькнула страстным сном. Другая цыганка – испанская гитана в ослепительном ореоле романтической поэзии Мериме и романтической музыки Бизе – шла ей на смену. Рыжеволосой Кармен – Л.А. Дельмас – посвящены стихи 1914 года в «Арфах и скрипках» и цикл стихотворений «Кармен».

«Как день светла, но непонятна» – первое впечатление от Кармен. «И вслед за ней всегда весна» – начало влюбленности. Поэт вслушивается «в ее прерывистую речь», вглядывается в «сиянье глаз», опьяняется запахом духов. У нее «снежно-белые руки» и «тонкие рыжие волосы». Она врывается в его жизнь пением скрипок, «рыдающими звуками». Она как «майская гроза». Ей посвящает поэт одно из самых лирических своих воспоминаний:

Была ты всех ярче, верней и прелестней,

       Не кляни же меня, не кляни!

Мой поезд летит, как цыганская песня,

       Как те невозвратные дни…

Что было любимо, – всё мимо, мимо,

       Впереди – неизвестность пути…

Благословенно, неизгладимо,

       Невозвратимо… прости!

Созвучия на «-имо» (любимо, мимо, неизгладимо, невозвратимо) – как уверения в верности и постоянстве; короткие: «пути – прости» говорят о конце. Первая строфа подготовляет тональность высокого «и» (Не кляни же меня, не кляни). Во второй строфе «и» господствует (любимо, мимо, мимо – впереди, пути, неизгладимо, невозвратимо – прости). Поистине – «рыдающие звуки».

Проходят месяцы; в разлуке с Кармен, в пустом и холодном доме поэт с благодарной нежностью вспоминает о промелькнувшем счастье:

И выпал снег,

И не прогнать

Мне зимних чар…

И странно вспоминать,

Что был пожар.

(«Та жизнь прошла»)

Она волнует его во снах: она вся – свет и торжество:

О, эти дальние руки!

В тусклое это житье

Очарованье свое

Вносишь ты, даже в разлуке!

(«Пусть я и жил, не любя»)

Теперь она «цветет под другими небесами», но, когда наступает весна, он снова «в вихре ее огня, в сияньи ее глаз»:

В снах печальных тебя узнаю

И сжимаю руками моими

Чародейную руку твою,

Повторяя далекое имя.

(«За горами, лесами»)

Цикл стихотворений 1914 года «Кармен», посвященный Л. А. Д., открывается оперной увертюрой, победной и радостной, как музыка Бизе:

Как океан меняет цвет,

Когда в нагроможденной туче

Вдруг полыхнет мигнувший свет, —

Так сердце под грозой певучей

Меняет строй, боясь вздохнуть,

И кровь бросается в ланиты,

И слезы счастья душат грудь

Перед явленьем Карменситы.

Образ реальной женщины Л.А. Дельмас и образ, созданный искусством; романтическая Испания, приснившаяся Мериме; солнечная Севилья, таверна Лиллас-Пастья, сигарная фабрика, табор контрабандистов, бой быков, солдаты, гитаны, тореадоры; кинжалы и розы; и музыка Бизе, сегидильи и фанданго, песни и пляски, кастаньеты и бубны – всё слилось для Блока в

…дикий сплав миров, где часть души вселенской

Рыдает, исходя гармонией светил.

Явление испанской гитаны было подготовлено для него русской цыганщиной. Кармен – блистательное завершение цыганских ночей, «темного морока цыганских песен». В бред и исступление «развязанных страстей» она вносит романтическое очарование латинской грации. Среди хаоса – воплощенная гармония, среди воплей скрипок – «отзвук забытого гимна». Как непохожа на смуглую дикарку Ксюшу эта «царица блаженных времен»!..

И проходишь ты в думах и грезах,

Как царица блаженных времен,

С головой, утопающей в розах,

Погруженная в сказочный сон.

(«Ты как отзвук забытого гимна»)

Нет больше бормотаний и вскриков, гортанных напевов: поэт одевает свою Кармен в «вешний трепет, и лепет, и шелест», в сладостную мелодию о далекой, блаженной родине. О ней поет он соловьиными трелями, осыпает ее волшебным лунным блеском. Какая томная, изнемогающая музыка в этих строфах:

Видишь день беззакатный и жгучий

И любимый, родимый