Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский
Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,
Монотонной и певучей!
Вновь я буду пить вино!
К чему притворяться живым?
Всё равно не хватит силы
Дотащиться до конца
С трезвой, лживою улыбкой,
За которой – страх могилы,
Беспокойство мертвеца.
Когда наступила война 1914 года, Блок написал вещие слова:
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
Тогда ему открылось: страшная пустыня, лежавшая в его душе в эти «испепеляющие годы», не была его личной судьбой; это была судьба России. «Крашеным мертвецом» было не одно его сердце: весь старый мир корчился в муках агонии. Наступал страшный суд истории; голоса, слышимые поэтом-пророком, призывали к покаянию. Надвигались
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.
В стихотворении «Ну, что же? Устало заломлены слабые руки», написанном за несколько месяцев до войны, поэт со спокойной уверенностью говорит о своем пророческом даре:
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.
Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.
Да, был я пророком, пока это сердце молилось.
И Блок прав: в его стихах предсказано всё: и война, и революция, и будущее великое возрождение России.
В 1914 году заканчивается цикл «Черная кровь». Стихи, обращенные к женщине, «даже имя которой презренно», снова говорят о злой силе страсти. Это тяжелое наваждение – не человеческая любовь. Это – дьявольский сплав презрения, ненависти, жестокости, ужаса и сладострастия. Воля бессильна, борьба бесполезна:
Нет, опустил я напрасно глаза,
Дышит, преследует, близко – гроза.
Не глядя, она глядит на него; по дрожащей руке пробегает трепет. И он знает:
Нет! Не смирит эту черную кровь
Даже – свиданье, даже – любовь!
(«Вполоборота ты встала ко мне»)
Она приближается: «вздымается жадная грудь». Грозовая тишина. Он кричит заклинания:
Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь
В эту страшную пропасть глядеть!
(«Я гляжу на тебя»)
В следующем стихотворении – то же чувство стихийности, неизбежности:
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни подходит гроза.
Древнее, роковое наследие пробуждается в подсознании: звериное влечение к истязанию и убийству:
Глаз молчит, золотистый и карий,
Горла тонкие ищут персты…
Подойди. Подползи. Я ударю —
И, как кошка, ощеришься ты.
(«Даже имя твое мне презренно»)
И страшные объятия и ужас обладания.
И, в ужасе, несвязно шепчет…
И, скрыв лицо,
Пугливых рук свивает крепче
Певучее кольцо…
(«Испугом схвачена, влекома»)
В русской поэзии нет более потрясающего откровения об «одержимости» страсти.
Цикл «Страшный мир» заканчивается стихотворением «Голос из хора» – эпилогом-пророчеством о «мраке грядущих дней». В строй четырехстопного ямба поэт вводит ритмические перебои, неожиданные и захватывающие дыхание. Эти паузы и синкопы вдруг преграждают мерное течение стиха. Кажется, что на мгновение сердце остановилось, потом забилось быстрее и снова остановилось.
Как часто плачем – вы и я —
Над жалкой жизнию своей!
О, если б знали вы, друзья,
Холод и мрак грядущих дней!
Первая стопа четвертой строки, из ямба превращенная в хорей («холод»), – как вздрагивание сердца. Слово «холод» получает особую силу. Еще страшнее ритм третьей строфы:
Лжи и коварству меры нет,
А смерть – далека.
Всё будет чернее страшный свет,
И всё безумней вихрь планет
Еще века, века!
Тонические размеры господствуют. Слово «лжи» на неударенном месте усилено, пауза после «а смерть» – дает широкий резонанс слову «смерть». Последний стих обрывает тоскливую мелодию двух предыдущих.
Пятая строфа не имеет себе равных в лирике Блока: нечетные, четырехударные строки чередуются с четными двухударными: четные – восстают, восклицают, зовут на помощь; нечетные – сбрасывают их вниз, прижимают к земле, давят тяжелым камнем. В рифмах «обманет, встанет, канет» есть тупая грузность, тусклость, глухой гул падения.
Весны, дитя, ты будешь ждать —
Весна обманет.
Ты будешь солнце на небо звать —
Солнце не встанет.
И крик, когда ты начнешь кричать,
Как камень, канет.
Это голос безнадежности. Им подготовлено возвращение лейтмотива первой строфы:
О, если б знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней!
Блоку суждено было его узнать. В «холоде и мраке» он задохнулся в 1921 году.
В 1913 году поэт заканчивает отдел «Возмездие». В виде эпилога к нему он помещает небольшую лирическую поэму «Как свершилось, как случилось?», в которой развивается тема его большой поэмы «Возмездие». Поэт был «беден, слаб и мал»; но ему открылась «тайна неких Величий». Недостойный страж, он не уберег врученных ему сокровищ (ср. в «Незнакомке»: «В моей душе лежит сокровище»). Толпы чудовищ набросились на него, и он пошел во вражеский стан:
Падший ангел, был я встречен
В стане их, как юный бог.
Так отмечен момент падения ангела в «сине-лиловые миры»: пророк превращается в поэта. Открывается «блистательный ад» искусства и «страшный мир» страстей:
Было долгое томленье.
Думал я: не будет дня.
Бред безумный, страстный лепет,
Клятвы, песни, уверенья
Доносились до меня.
«Ослепительные очи» влекут его в «чертог царицы». И вот – наступает возмездие: «Но не спал мой грозный мститель…» Поэт стоит перед людьми в ореоле своей гибели:
Не таюсь я перед вами.
Посмотрите на меня:
Я стою среди пожарищ,
Обожженный языками
Преисподнего огня.
Трагическое лицо, просвечивавшее в стихах, статьях, письмах и «Дневнике», теперь открыто всё. Это лицо падшего ангела, обожженное огнем ада.
Отдел «Ямбы», посвященный памяти покойной сестры, Ангелины Александровны Блок, заканчивается в 1914 году. Поэт вспоминает о встрече с сестрой в декабре 1909 года в Варшаве, на похоронах отца:
Когда мы встретились с тобой,
Я был больной, с душою ржавой.
Сестра, сужденная судьбой,
Весь
