Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Мы не рассчитывали, что всё пойдет легко. Определять направление политики — руководящая функция — было одним делом, а её осуществление — управленческая роль — совершенно другим. Новое правительство получило политическую власть, но унаследовало в результате уступок на переговорах гражданский и военный бюрократический аппарат (симпатизировавший, в основном, Национальной партии). И в этом смысле ему ещё предстояло в полной мере получить контроль над государственной властью и обеспечить, чтобы госслужащие стали представителями населения и были бы лояльны к демократическому устройству страны. Перехват государственных структур вместо их уничтожения был отступлением от революционной марксистской теории, которую впитало большинство активных членов АНК и Коммунистической партии после перехода к вооружённой борьбе в 60-х годах. Но имея выбор, мы предпочли мирный демократический переход, при котором оливковая ветвь примирения и взвешенный подход к передаче власти позволят избежать кровопролития и конфликтов, от которых пострадают, в основном, обычные люди. Фактически эта позиция была изложена ещё в Манифесте МК — при начале вооружённой борьбы в 1961 году было объявлено, что мы надеемся, что наши действия приведут правительство и его сторонников в чувство быстрее, чем события достигнут отчаянной стадии гражданской войны.

Ходит мнение, что если бы Советский Союз продолжал существовать, то мы придерживались бы более жёсткой линии. На деле же после поражения армии ЮАР при Квито-Кванавале в 1988 году, и СССР, и Куба поощряли нас к поиску договорного решения. Ещё в 1987 году сам АНК, чувствуя положительный сдвиг в балансе сил, решил усилить вооружённую и массовую борьбу, готовясь одновременно к возможным переговорам. Ход времени помог прояснить события. Перемены в Советском Союзе при Горбачёве явно подвели западные державы к мысли, что АНК теперь в меньшей степени, чем прежде, представляет революционную угрозу их интересам. Их разведслужбы великолепно видели все слабости Советского Союза и надвигающийся кризис социализма — что подтверждает в своей книге «Человек без лица» Маркус Вольф, бывший начальник разведки Восточной Германии — и они соответственно повлияли на Де Клерка, чтобы тот пошёл на соглашение.

Госслужащие нашего министерства были исключительно вежливы, из чего явствовало, что главной их заботой было усидеть на своих местах. Со своей стороны, они с удивлением открыли, что бывшие «террористы», ставшие теперь во главе министерства, отличаются приятным поведением, чем резко разнятся с предыдущими начальниками, окружавшими себя помпезностью и церемониями, и, по мнению большинства, упрямыми и неприступными. Некоторые из рядовых служащих — садовники, посыльные или прислуга с многолетним стажем — впервые в жизни пережили момент, когда глава государства или министр пожимает им руку или задаёт вопрос об их работе.

Кадер Асмал рассказывал мне, как в первый день в министерстве водного хозяйства он забрёл в комнату посыльных и старый белый курьер был настолько ошарашен беспрецедентным визитом, что с благодарностью пожимая руку Кадера, полностью потерял дар речи, а забытая напрочь сигарета свисала у него изо рта. Мандела без труда ввёл такое правило, и для него было нормой после певческого представления, например, пожать руку каждому участнику хора.

Некоторых правил протокола избежать было нельзя. Когда на второй день я на машине с персональным водителем приехал к министерству обороны, то мой свеженазначенный телохранитель вежливо попросил подождать, пока он не откроет мне дверцу. Это был вопрос не только этикета, но и безопасности. Хотя предпочтительней было бы отбросить формальности и работать по-обычному, но правительство не может действовать без уже выработанных процедур. Его представители не могут свободно разгуливать, пренебрегая возможными угрозами своей безопасности. Нам с Модисе угрожали смертью. Охрана, отвечавшая за нашу безопасность, должна была воспринимать это всерьёз. Было интересно видеть, как наши сопровождающие, прежде входившие или в МК, или в правительственные силы, теперь работали вместе и становились друзьями. Одним из них был Вуси Мпела (или Лэззи), когда-то учившийся у меня в Анголе, а потом служивший со мной в Свазиленде и в штаб-квартире АНК в Йоханнесбурге.

Воспринимать угрозы всерьёз означало подчиняться инструкциям и присутствию телохранителей. Не следовало появляться в людных местах без пары телохранителей, хотя поначалу это вызывало неудобства, как бы они ни старались быть незаметными. Хотя люди на улицах или в магазинах, как чёрные, так и белые, были склонны к дружественным приветствиям, так было не всегда. Однажды я оказался один в вестибюле гостиницы и вдруг увидел, что на меня смотрит, долго и жёстко, какой-то тип, выглядевший явно враждебно. Узнав меня, он приблизился со злобной гримасой и тыча пальцем мне в грудь, прошипел, как жаль, что у него нет с собой винтовки. Он был эмигрантом из Польши и, как Янош Волус, убийца Криса Хани, ненавидел коммунистов. Я избавился от него, потребовав назвать его фамилию и пригрозив вызвать полицию. После этого я всегда сообщал охране о своих передвижениях.

Пресса внимательно следила за нашими действиями. Печать завела шарманку о бывших революционерах, пристраивающихся к так называемым парламентским прелестям. Факты этого не подтверждали — особенно в сравнении с прежними депутатскими привилегиями. Члены парламента от АНК, начавшие свои парламентские карьеры с нуля, не имевшие денежных капиталов, частной собственности и прав на пенсию, обвиняли прессу в расистских наклонностях и в пристрастном отношении к их окладам.

Кен Оуэн, бывший редактор газеты «Санди таймс», углядел, как мне помогают выйти из машины, и разразился ехидными комментариями, что даже «красного Рона» возит личный шофёр в «роскошном лимузине». На деле машина была ничем не примечательным «Ниссаном-максима», который я купил на свою министерскую надбавку. А если бы не купил, то с этих денег взяли бы огромный налог. Оуэн направил своих репортёров вынюхивать, сколько стоило благоустройство резиденций для новых министров. Про меня написали, что новые шторы в моём доме обошлись налогоплательщикам в 71 000 рандов. Фактическая цена была 17 000 рандов.

Резиденция с тремя спальными комнатами была описана как «особнячище». Получив мою реплику, Кен Оуэн оказался достаточно справедливым и напечатал извинения «за ошибку — и за гиперболу» («Санди таймс» — 02.04.95). Когда он уходил в отставку, мы с Иссопом Пахадом получили приглашения на прощальный банкет. И как бы он нас не раздражал, у нас обоих было к нему некоторое внутреннее почтение. Я думаю, потому, что он был достаточно честным уличным забиякой вроде нас самих.