Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова
– Прошу вас в столовую, – изрекла также неплохо знающая немецкий язык Нина Игнатьевна, сделав рукой жест в сторону открытых дверей в дом. – Может, по стопочке водочки? У нас хорошая водочка. Чистейшая. Своя! Крымская!
– Можно и водочки, – произнес полноватый офицер, видимо, старший из них. – Майор Бааке, – представился он, и все прошли в столовую.
Фотография Ольги стояла на буфете. Мария Павловна протянула ее майору, открыла шкафчик, достала маленький графинчик с водкой, стопки…
– О! – воскликнул майор, взглянув на фотографию. – Так это же наша Ольга Чехофф! Выходит, вы ее тетя?
– Ну да, – любезно отвечала Мария Павловна, разливая горячительный напиток. – Я же вам говорила. А дом наш – это дом ее дяди, Антона Павловича Чехова.
– Теперь мне все понятно, – сказал майор, вынимая из планшета конверт и протягивая его Марии Павловне. – Вот, читайте. Получили срочное предписание.
Мария Павловна вынула из конверта гербовую бумагу с какими-то штампами. «…Дом-музей писателя Антона Чехова в городе Ялте взять под защиту…»
– Так что мне поручено ваш дом охранять, – сказал майор. – А чтобы никто не посягал на него, мы с вами повесим на входе табличку: «Собственность майора Бааке». Вы не против?
– Конечно, нет, – радостно воскликнула Мария Павловна. – Да вы пейте, господа! Пейте!
Так Ольга спасла дом своего дяди. А ведь Гитлер при нападении на Россию заявил: «Никакие исторические и художественные ценности не имеют значения! Уничтожать всё!» Так были разорены и толстовская Ясная Поляна, и пушкинское Михайловское, и Спасское-Лутовиново Тургенева… Многие имения-музеи были превращены в пепелище, и только дом-музей Антона Павловича Чехова в Ялте выстоял! И не только в Ялте. В таганрогскую комендатуру также поступило предписание: «Дом Чехова по улице Чехова, 69, взять под защиту».
Глава шестая
Всеволод Блюменталь-Тамарин родился в актерской семье и с ранних лет был на сцене. Его отец бросил их, когда мальчику было всего восемь лет, и это осталось для него травмой на всю жизнь. Кочуя с матерью из одного театра в другой по многим городам, Всеволод с каждым годом становился все более и более зрелым артистом, а к тому времени, когда грянула революция, стал уже даже известным. Ему было двадцать шесть лет. Власти большевиков он не принял и даже сражался какое-то время в армии Врангеля, но потом снова вернулся на сцену и играл в тех городах, которые были под властью Белой гвардии. Блюменталь-Тамарин всё ждал, когда же Врангель разгромит красных, но так и не дождался. Белые бежали! Что делать? Бежать с ними он не успел, и актеру ничего более не оставалось, как только отправиться в Москву и поступить в Театр Корша, естественно, скрыв свое участие в Гражданской войне на стороне белых. А актером он был замечательным! Советская власть его ценила и даже присвоила ему звание заслуженного артиста, но тем не менее та довольно приличная жизнь, которую он вел все эти годы, так и не примирила его с большевистской властью. А потому в самом начале войны Всеволод Блюменталь-Тамарин срочно собрал в московской квартире все ценное, что в ней было, и вместе с женой переехал на свою дачу под Истрой, где с большим нетерпением стал ожидать прихода немецких войск. К этому времени ему было уже шестьдесят лет.
– А если немцы нас с тобой не признают? Не примут? – волновалась его жена.
– Примут. Не могут они нас с тобой не признать. Мой отец ведь был немцем! У меня свидетельство о рождении с собой. Там всё прописано! И по-немецки я немного говорю…
И когда в начале ноября 1941 года Истра пала, немецкое командование действительно с распростертыми объятиями приняло к себе на службу известного в СССР актера и тут же отправило его работать на русскоязычное немецкое радио в Варшаву. Вот с тех пор и начались его регулярные передачи по вторникам и четвергам ровно в восемнадцать часов. Своим красивым мощным голосом Блюменталь-Тамарин призывал советский народ не защищать сталинский режим, советовал населению сотрудничать с оккупантами и, ловко имитируя голос и акцент Сталина, озвучивал сфальсифицированные его указы о немедленной сдаче в плен. Эти его речи транслировались на всех оккупированных территориях СССР и на линии фронта и некоторых сбивали-таки с толку. Кто-то начинал сотрудничать, кто-то сдавался в плен… Немецкое командование было очень довольно его работой, и вскоре Блюменталь-Тамарина перевезли в Берлин. Теперь он вел свои передачи оттуда, совмещая эту работу со своими сольными пародийными выступлениями в кабаре. Платили ему хорошо, и актер вместе с женой были вполне довольны своей жизнью.
В 1942 году Верховный суд СССР приговорил актера Блюменталь-Тамарина за измену Родине к высшей мере наказания заочно. Исполнять приговор был послан его племянник, чемпион Ленинграда по боксу в среднем весе, разведчик Игорь Львович Миклашевский.
⁂
Игорь был незаконнорожденным сыном балетмейстера Большого театра Льва Лащилина и актрисы Московского камерного театра Августы Миклашевской. Блюменталь-Тамарину же этот мальчик приходился племянником по линии его жены, Инны Александровны Лащилиной, коей Лев Лащилин был родным братом. Балетмейстер был женат, разводиться с женой не собирался, а потому мальчику дали фамилию матери, а в графе «отцовство» поставили прочерк. Но между тем, в отличие от своего непутевого брата, Инна Александровна приняла маленького Игоря как родного и заботилась о нем, как могла. Уже после рождения сына красавица Августа Миклашевская стала еще к тому же и очень известной фигурой в стране. И не потому, что гениально сыграла на сцене какую-то роль, а потому, что в нее влюбился поэт Есенин и посвятил ей свои лучшие стихи о любви в цикле «Любовь хулигана».
«Заметался пожар голубой, позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить…» – порой с упоением читал их актер Блюменталь-Тамарин, выступая в концертах.
– Я не понимаю твоего брата, – говорил он жене. – Почему он ради такой женщины, как Августа, не оставил свою семью? Даже когда она родила ему Игорька, и то не ушел к ней!
– Вот и хорошо, что не ушел, – отвечала Инна Александровна. – Представляешь, что бы с ним было, когда на ее горизонте появился влюбленный Есенин? Там бы такие страсти кипели! Ведь это он на моего брата намекает: «Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя
