Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

— И вы составите счастье моей, позволив мне отправить вам завтра дюжину баночек.

Возвращение генерала помешало ей ответить. Я встал, чтобы уйти.

— Я уверен, — сказал мне он, — что ваш отъезд отложен. Мадам пригласила вас прийти завтра поужинать и потанцевать ко мне. Не правда ли?

— Она меня заворожила, мой генерал, убедив, что вы окажете мне эту честь, и что я буду иметь честь танцевать с ней контрдансы. Как можно уехать после этого?

— Вы правы. Я буду вас ждать.

Я вышел из ложи влюбленный и уже счастливый в воображении, и вернулся в театр, где благоухание моей помады вызвало комплименты всех молодых офицеров. Это был подарок Эстер, и первый день, когда я им воспользовался. В коробке было двадцать четыре баночки. Я вынул из нее дюжину и отослал даме на другой день в девять часов, в полотняном навощенном и запечатанном пакете, адресованными на ее имя, как будто он был направлен неким комиссионером.

Я провел утро, осматривая с наемным слугой достопримечательности Кёльна, все в героико-комическом духе. Я смеялся, рассматривая изображение лошади Баярда, которую столь прославил Ариосто, на которую взобрались четверо сыновей Эймона. Был там также и герцог Амон, отец непобедимого Брадаманте, и счастливчик Ричардетто.

Все гости за столом у г-на де Кастри, где я обедал, были удивлены, что генерал Кеттлер сам пригласил меня на свой бал, будучи весьма подвержен ревности по отношению к своей даме, которая заставляла страдать его тщеславие. Он был слишком почтенного возраста, с неприятным лицом и без всяких достоинств по части ума, чтобы претендовать на то, чтобы быть любимым. Но ему пришлось, однако, смириться, что я проведу всю ночь, болтая или танцуя с ней. Я вернулся к себе настолько влюбленным, что больше не думал об отъезде. В момент возникшей между нами теплоты я осмелился сказать ей, что если она пообещает мне тет-а-тет, я согласен провести в Кёльне весь карнавал.

— А если, пообещав вам, — отвечала она, — я вас обману, что вы скажете?

— Я буду переживать в одиночестве и скажу, что вы не смогли сдержать свое слово.

— Вы хороший человек. Оставайтесь же с нами.

— Через день после бала я нанес ей первый визит, и она представила меня своему мужу, который не был ни молодым, ни красивым, но очень любезным. Часом позже, услышав, что у ее дверей останавливается коляска генерала, она сказала мне, что если он меня спросит, намерен ли я явиться в Бону на бал Выборщика[8], я должен ответить, что не премину. Несколько минут спустя я сбежал.

Я ничего не знал раньше об этом бале, но теперь был проинформирован. Была приглашена вся знать Кёльна, и, поскольку являлись в масках, туда могли прийти все. Я решил пойти, но инкогнито, тем более, что генерал не задал мне этого вопроса. Мне казалось, что м-м Х, дав мне этот намек, дала тем самым и приказ туда явиться. Я не мог иначе истолковать это сообщение. Я был уверен, что она туда придет, и я надеялся. Женщина эта была редкостного ума. Между тем, я отвечал всем, кто меня спрашивал, приду ли я на этот бал, что у меня есть соображения не идти туда, и самому генералу я так сказал, когда, в присутствии мадам, он спросил меня, буду ли я там. Я сказал, что здоровье не позволяет мне насладиться этим развлечением. Он ответил, что необходимо отказываться от всяких удовольствий, если они вредят здоровью.

В день, когда давался бал, я выехал в начале ночи один, в почтовой карете, со своим сундучком и двумя домино, одетый так, как никто меня не видел. В Боне я снял комнату, где замаскировался и оставил мое второе домино и свой сундучок. Я закрыл ее на ключ и отправился ко двору в портшезе. Неузнанный никем, я увидел всех дам Кёльна и прекрасную Х с открытым лицом, сидящую за банком в фараон и понтирующую на дукат. Я с удовольствием увидел, что банкёр — граф Верита, веронец, с которым я познакомился в Баварии. Он был на службе у Выборщика. Его небольшой банк составлял не более пяти-шести сотен дукатов, и понты между мужчинами и женщинами распределялись как десять к двенадцати. Я вступил и поставил рядом с Мадам, банкёр дал мне карточку и предложил подснять карты. Я отказался, и сняла м-м А.

Я начал понтировать с десяти дукатов на одну карту, она проигрывала четыре раза подряд, и то же произошло при следующей талии. При третьей талии никто не хотел снимать. Банкёр просит генерала, который не играет, и тот снимает. Примета мне кажется доброй, я ставлю пятьдесят дукатов и получаю пароли. В следующей талье я снимаю банк. Все заинтересованы и ждут продолжения, но, вопреки этому, я ускользаю. Я велю нести меня в мою комнату, где сменяю домино и оставляю свои деньги; я возвращаюсь на бал, где вижу нового банкёра и много золота, но, решив больше не играть, я не взял с собой денег. Всех волнует, кто был та маска, которая сняла предыдущий банк. Я слоняюсь повсюду; я вижу м-м Х, разговаривающую с графом Верита, сидящим с ней рядом, я подхожу и слышу, что они говорят обо мне; он говорит ей, что Выборщик желает знать, кто был та маска, которая сняла его банк, и что генерал Кеттлер ему сказал, что это мог быть венецианец, который приехал восемь-десять дней назад в Кёльн. Она говорит, что венецианец ей сказал, что недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы идти на этот бал. Граф говорит ей, что он меня знает, что если я в Боне, Выборщик об этом узнает, и что я не уеду, не переговорив с ним. Слушая все это, я предвижу, что меня могут легко раскрыть после бала, но я не боюсь, так как это предвидел, и я остаюсь. Но я плохо все рассчитал. Образовали контрданс, мне захотелось потанцевать, но я не учел, что придется снять маску. Получилось, что я уже не мог скрыться. Когда М-м Х меня увидела, она сказала, что ошиблась, что она была готова держать пари, что я та маска, которая обыграла графа Верита. Я сказал ей, что только что приехал.

Но в конце контрданса, когда граф Верита меня увидел, он сказал, что поскольку я на балу, он уверен, что я тот, кто его обыграл; я, засмеявшись, оставил его говорить свое, и, поев чего-то в буфете, продолжил танцевать. Два часа спустя граф Верита сказал мне, смеясь, что я поменял домино, и указал, где моя комната.

— Выборщик, — сказал он, — все узнал, и чтобы наказать вас за эту шалость, приказал мне сказать вам, что завтра вы не уедете.

— Он меня арестует?

— Почему бы и нет, если вы откажетесь завтра с ним пообедать?

— Я повинуюсь. Где он? Представьте меня.

— Он удалился; но завтра приходите ко мне в полдень.

Когда он меня представлял, принц был в окружении пяти-шести придворных, и у меня был глупый вид, потому что я его до того не видел и искал глазами человека в церковной одежде, а его там не было. Он сам вывел меня из затруднения, сказав на венецианском жаргоне, что он одет как великий магистр тевтонского ордена. Тем не менее, я преклонил перед ним колено, и когда я хотел поцеловать ему руку, он отобрал ее, отступив назад. Он сказал, что когда он был в Венеции, я был в Пьомби, что его племянник, следующий Выборщик Баварский, сказал ему, что спасшись, я был арестован в Мюнхене, и что меня бы не отпустили, если бы я вместо Мюнхена приехал в Кёльн. Он сказал, что надеется, что после обеда я расскажу ему историю своего бегства, и чтобы я остался ужинать, и мы поговорили о маленьком маскараде, над чем посмеялись. Я был приглашен рассказать всю историю моего бегства, поставив при этом условие, что ему хватит терпения ее выслушать, потому что рассказ мог продлиться два часа, и я насмешил его, пересказав короткий диалог, который возник по этому поводу между мной и г-ном герцогом де Шуазейль.