Виталий Сирота - Живое прошедшее

Актеры тогда получали очень немного, и Изя одно время подрабатывал шпрехшталмейстером в цирке, по соседству с театром. Иногда он убегал в цирк даже во время спектакля, когда не был занят в конкретном эпизоде. Так он познакомился со своей второй женой – Нонной Запашной из знаменитой цирковой семьи Запашных.

В 1990-е годы я побывал в этом театре и, что называется, кожей ощутил его упадок: в фойе полумрак, несвежие бутерброды в буфете, случайная публика, а сам спектакль прозаически идет по накатанному пути, на стенах фойе висят фотографии актеров, которых никто из зрителей не знает…

Изя как-то встретился с моим отцом в годы войны в блокадном Ленинграде. Наш родственник служил в армейском ансамбле и сильно голодал. Отец увидел Изю на улице и пригласил ансамбль выступить в своей части. После концерта артистов покормили.

Родственники Изи погибли в Пушкинском гетто во время оккупации.

Моя мама была организованным человеком: она тщательно планировала даже мелкие дела. Собранность она старалась привить и нам с братом. Всегда следила, чтобы мы доводили до конца начатое. Делала она это еще и потому, что у отца организованности не хватало; мама не хотела, чтобы это перешло к сыновьям. На пенсии она просто органически не могла киснуть. Хорошему настроению способствовал ее удивительный природный оптимизм. Как-то мама рассказывала подругам, как упал дома ее брат Яков. Подавала она это событие как большую удачу: Яшенька при падении не получил никаких травм, а ведь мог же!

О еврейском, как и казацком, прошлом и традициях дома разговоров почти не велось. Такая ситуация, похоже, была типичной в те годы, когда детей в семьях старались оградить от опасных тем.

По семейным праздникам мамины друзья собирались у нас дома. Это были теплые, мирные встречи. Существовали некоторые «секреты стола», типичные для тех лет. Гостей надо было, понятное дело, накормить, а достаток в домах и выбор в магазинах был скромным. Отсюда знаменитый салат оливье и прочие ухищрения. Сначала подавались такие салаты, а потом, когда гости утоляли первый голод, выносились блюда из дефицитных продуктов. Друзья были в основном евреи, научно-техническая интеллигенция. Я знал их с самого раннего детства, они были для меня почти родственниками. К порядкам в нашей стране они относились по большей части критически. Хотя и не все. Например, наш знакомый по фамилии Шохет мальчиком во время войны стал сыном полка и прошел с этим полком всю войну. Потом он закончил военное училище и стал политработником. Я знал его уже полковником в отставке. Он был абсолютно предан партии и правительству. За свою жизнь я встретил штучное количество членов партии, искренне преданных идее, и, как правило, это были хорошие люди. Таким был, например, Виталий Михайлович Радикевич, с которым я работал в Гидрометеорологическом институте.

В семье и у наших друзей подаркам и их стоимости не придавалось большого значения. Как говорила мама, «не пиво – диво, честь дорога», или, как писала императрица Мария Фёдоровна князю С. Г. Волконскому, благодаря его за подарок, «я очень чувствительна к намерению Вашему мне удовольствие сделать». Были рады больше гостям, чем дарам. Позже я часто попадал из-за этого в неловкие ситуации, когда являлся в гости с «ненадлежащим», слишком дешевым подарком. Сам я впоследствии удивлялся, когда ко мне приходили с подарком или сопровождали какую-либо просьбу подношением.

Примерно до восьмидесяти лет мама была в отличной физической форме: делала зарядку самостоятельно легко передвигалась по городу. Потом начались возрастные проблемы, в основе которых была старческая деменция. Но и с плохой головой, когда от маминой личности осталось уже немного, она сохранила свои главные черты: достоинство, уважение к окружающим без тесного сближения с ними, терпеливость. Конфликт и мама, ссора и мама – это было несовместимо. Она никогда не жаловалась, ее невозможно представить себе сплетничающей или выпрашивающей что-то у окружающих. Как-то, когда маме было за девяносто и болезнь уже развилась, я навестил ее в больнице. Я дал ей банан, а сам занялся какими-то хозяйственными больничными делами. Мама сидела с очищенным бананом и чуть ли не сглатывала слюну. «Почему ты не ешь?» – спросил я. – «А ты?» И пока я не начал есть, она не прикоснулась к банану.

Я забрал маму из больницы 28 апреля 2000 года. Вообще с начала 1990-х мама жила у брата, где и умерла в июле 2001 года.

За три дня до смерти я навестил ее. Она спокойно лежала в постели. «Как себя чувствуешь?» – спросил я. – «Хорошо». Я склонился над ней. Она поправила воротник моей рубашки и долго пыталась застегнуть верхнюю пуговицу уже неловкими пальцами.

Как-то мама попросила, чтобы на памятнике была написана ее фамилия (Комиссарова) и инициалы, но не имя и отчество полностью. «Почему?» – спросил я. – «Разобьют памятник». Наверное, это были отзвуки детских впечатлений о еврейских погромах.

Мама была в большой дружбе с Егором. У них сложились очень ровные, теплые отношения. Думаю, что у нее Егор перенял часть своих сильных качеств: организованность, умение доводить дело до конца, методичность, настойчивость, оптимизм, некоторую сдержанность, учтивость, любовь к порядку в доме и в делах, стремление к развитию.

Брат

Мой брат Анатолий родился в 1932 году в Сясьстрое. Раннее детство провел в Ленинграде, откуда во время войны эвакуировался с мамой на Урал. По ее рассказам, брат был отличным помощником в домашних делах и уходе за мной новорожденным: мама работала на военном заводе в жестком режиме того времени. Когда брат стал старше, его отношение к быту сильно изменилось, к большому удивлению мамы, – он стал считать эту сторону жизни сугубо второстепенной, а главным, существенным и интересным – учебу, работу, чтение. В школе у него было много друзей. Он относился к ним несколько романтически. Думаю, что Толя и его товарищи, несмотря на военное детство, в среднем были намного образованнее сегодняшних старшеклассников.

«Промывали мозги» тому поколению очень сильно. Их учитель истории Мирон Михайлович, например, требовал, чтобы его ученики, отвечая урок, говорили: «Врангель выполз из Крыма». Другие слова, кроме «выполз», не годились.

После школы брат поступил в Химико-технологический институт им. Ленсовета на направление ядерной физико-химии. Учился с интересом, напряженно. От усиленных занятий у него ухудшилось зрение, и он стал носить очки. Но, несмотря на усердие в учебе, на первых курсах он был отчислен с этого направления. Причиной была, очевидно, национальность мамы. Я знаю еще несколько подобных историй. Подлинную причину, конечно, никто не озвучивал, приводились другие – надуманные – объяснения. Такие болезненные истории, конечно, влияли на отношение брата к власти. Он перевелся на полимерное направление и после окончания института был направлен на химический завод во Владимир.