Анна Оленина - Дневник

  Mais venons au sujet le plus important. C'est que je suis entree bon chemin d'etre promise et ne sais plus ce que je dois faire. Pendant que je souffrais, Barbe Polt-Kiceleff eut le temps d'arriver. Le frere etait venu un jour avant, je ne le vis point, je souffrais trop, mais je rougis en l'apprenant. Encore huit jours se passerent. J'allais mieux, mais j'etais trop faible encore pour paraitre au salon . Le 22 Nov.: fete de mon Pere et jour du quel je puis compter ma convalecence.

  (<Среда> 5 декабря <1828>

   Как давно я не писала в своем Журнале. Сколько великих и ужасных событий произошло в мире, сколько серьезных испытаний выпало на мою долю.

   Вскоре после того, как я написала эту грустную тираду, у меня начались ревматические головные боли, и я слегла на 3 недели. Тем временем вся Россия надела траур, то был траур сердца по Ангелу-хранителю всех Несчастных -- Императрице Марии141. Взятие Варны вызвало в ней такую радость, что она заболела. Поначалу болезнь не казалась опасной, но впоследствии она вызвала осложнение. Государь приехал из армии 14 ноября142, накануне дня рождения Государыни, а десять дней спустя матери его не стало. Вся Россия оплакивает в ее лице Императрицу, Мать, Ангела-утешителя.

   Эта страшная новость меня снова подкосила. Однако я поправлялась понемногу, но имела неосторожность отстоять дежурство у тела покойной143 -- за эту неосмотрительность я заплатила новым приступом ревматизма. Господи Боже, какие мучения! От одних лишь воспоминаний о них у меня волосы на голове встают дыбом. Ночи напролет я не могла лечь ни на один, ни на другой бок. Мне удалили 2 зуба и, наконец, чтобы я смогла хоть ненадолго заснуть, мне вынуждены были дать опиум. В конце концов, благодаря заботам доктора Вольского144, я выздоровела.

   Но перейдем к самому важному: дело в том, что меня просватали, и теперь я не знаю, как мне быть145.

   Пока я мучилась, приехала Варвара Полторацкая-Киселева. Днем ранее приехал ее брат. Я с ним не виделась, потому что очень страдала, но, узнав о его приезде, покраснела.

   Прошла еще неделя. Я чувствовала себя лучше, но была еще слишком слаба, чтобы выходить в гостиную.

   22 ноября -- день рождения папеньки и день, с которого я могу отсчитывать начало моего выздоровления.)

  Настали рождения Батюшки, и я решилась вытти в гостиную. "Он будет",146 -- думала я, и <употребила> кокетство, которое заставляет женщину приодеться, чтоб не потерять в глазах человека не совсем ей неприятного: и так чепчик был надет к лицу, голубая шаль драпирована со вкусом, темной капот с пуговками, и хотя уверяю, что сидела без всякого жеманства на диване, но чувствовала, что я была очень недурна. Приехали гости, друзья, родные, приехали милые Репнины147, все окружили мой диван, все искренно меня поздравляли, все говорили, как рады видеть меня. Как приятны эти доказательства дружбы и Interret (внимания), они меня очень тронули. Добрый Basil сидел у ног моих и напевал мне нежной вздор. Вдруг дверь отворила<сь>, и взошел Киселев. Как он покраснел, и я так же. Он подошел, поздравил меня с замешательством с выздоровлением и с рождением Папинь<ки>, я отвечала, также немного смутившись............

  20 Mars

  Combien de mois, combien de changemens, que de joies et de peines ont passe depuis que je n'ai revu ces feuilles! J'ai fait un voyage a Moscou, j'y ai revu ma soeur et me voila revenue dans mes foyers. Mais Dieu! quel changement s'est opere en moi! Je ne ris plus, je ne plaisante plus et je m'etonne moi-meme, comment l'annee passee je pouvais animer toute une societe a Moscou, comment meme j'ai pu soutenir une conversation enjouee ou serieuse. Mon caractere a change effroyablement. J'en suis moi-meme etonnee. Un seul but, une seule idee absorbe toutes les autres. C'est un chagrin accablant non pour moi, mais pour ma chere Aline et Olga, dont la conduite a ete affreuse. Pour la premiere -- poursuivie par le sort, elle a fait un coup de tete qui a detruit toutes les illusions, que je m'etais faites sur la perfection de son caractere. Helas, grand Dieu, a quoi tient la reputation et le sort d'une Femme!

  (<Среда> 20 марта <1829>

   Сколько месяцев пролетело, сколько радостных и горестных событий произошло за то время, что я не раскрывала этих страниц! Я ездила в Москву, вновь повидала сестру148 и вот я снова у своего очага. Но боже, какая перемена свершилась во мне! Я больше не смеюсь, не шучу, и мне самой уже непонятно, как могла я в прошлом году оживлять целое общество, а в Москве поддерживать то игривый, то серьезный разговор. Мой характер страшно изменился. Я этому сама дивлюсь. Один единственный предмет, одна единственная мысль занимает меня. Но скорблю я не о себе, а о милой моей Алине149 и об Ольге150, чье поведение было невообразимо. Что же касается первой, то, влекомая роком, она допустила безрассудный поступок, разрушивший все иллюзии, которые я питала относительно совершенства ее натуры.

   Увы! Боже милосердный, от чего зависит добрая репутация и доля женская!)

  Оставя Петерб<ург>, я уверена была, что Киселев меня любит и все еще думаю, что он, как Онегин "Я верно б, кроме вас одной, Невесты не искал иной".151 Но к щастью, не тот резон он бы мне дал, а тот, что имение его не позволяет в разстроенном его положении помышлять об супружестве, но все равно я в него не влюблена и, по щастью, ни в кого, и потому люблю просто его общество и перестала прочить его в женихи себе. И так, баста. Приезд мой в Москву и пребывание там было только приятно, потому что я видела сестру, щастливую как нельзя более: Gregoire -- ангел152. Таких людей найти невозможно, я все время почти жила с нею и приежжала домой ночевать, иногда выежжала по балам, но веселья мало находила, познакомилась с Баратынским153 и восхитила его и Гурко154 своею любезностью. Ого ого ого.

  Наконец Варинька родила дочь Ольгу, и все прошло благополучно. Мы поутру ничего не знали, они нас обманули, прислав сказать с утра, что едут обедать к Сонцову155 (немалая скотина), но когда мы туда вечером в 5 часов приехали, то узнали что Вар<енька> родила. Маминька туда поехала, а мне от радости сделалось дурно, потом и я туда приехала и в тот же вечер видела ея -- трудно описать мою радость. Поживши с нею еще 5 недель, я простилась! Ах, как грустно! И не оглядываясь, оставили скучной город Москву. Приехавши сюда, услышала я все истории, случившиеся без меня. И вот причина моей грусти. Может быть и собственное мое состояние вмешивается во все это, и что неизвестность и пустота сердечная прибавляют многое к настоящей грусти моей, но повторю опять во всем: да будет воля ТВОЯ.

  Апрель, великой четверг <11 апреля 1829>

  Две недели была больна, скоро праздник156, часто видела того, кто ко мне неравнодушен. А я? Я люблю его общество; до сих пор еще не видела проченнаго мне жениха Дурнова157.

  <Пятница> 19 Апреля. <1829>

  В середу был бал158 у графини Лаваль159, но прежде чем быть у ней, мы заехали к Дурновой160. Я была в белом бальном платье с тремя розными букетами на бие161, на голове тоже, и украшения с бирюзой. Я взошла! как билось и смущалось сердце мое, но лице ничего не выражало из происходившего в душе моей. И признаюсь, ужасно быть впервой раз в доме, где не знаешь того, котораго все желают, чтоб ты узнала поближе. Не знаю, не знаю, что за впечатление я сделала на него; но знаю только, что он все сидел против меня, разговаривал, и мне все думалось, что он говорит про себя, посмотрим, что за созданье (лучше, за зверь), которое Маминька мне так разхваляет. Ах, как тогда я часто дышала, но все казалась так unconscious of his gaze {нечувствительной к его пристальному взору -- англ.}, что Маминька подумала, что в самом деле я была спокойна. Говори что хочешь, а ужасно быть с этой мыслию, что будто на показ в каком-либо месте. Мать, представя мне его, рекомендовала ему за хорошую приятельницу, с минуту она держала меня перед ним, я не смела посмотреть на него, мы оба молчали.