Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова
– Разве ты грузин? – изумилась Ольга.
– Нет-нет, дорогая. Я только родился в Грузии. А так мой отец из древнего украинского рода, а мать – армянка.
– О! Теперь я понимаю, откуда в тебе столько талантов. От армян ты взял мудрость и темперамент, от украинцев – хитрость и музыкальность, а от грузинских гор – простор фантазии, – рассмеялась Ольга. – А вот у меня вся родня немцы. Только немцы. До сих пор еще никто не женился и не выходил замуж за человека другой национальности. Одни немцы! Даже в Грузии мой брат Константин умудрился найти себе жену-немку! Может, я буду первой, нарушившей эту традицию? – хитро прищурилась она, с намеком глядя на Немировича.
– На все воля Божия! – пожал плечами Владимир Иванович.
Сам-то разводиться со своей Катиш он даже в мыслях никогда не собирался, как не собирался пока и Ольгу уступать никому другому.
⁂
В Тифлисе стояла невыносимая жара.
– Никогда еще такого в мае не было, – говорила Лулу, обмахиваясь веером, с которым все эти дни вообще не расставалась.
Она вновь была беременна. Роды ожидались в ноябре, и Константин очень надеялся, что хотя бы третьим ребенком у него будет сын.
– Рожает одних девочек, – жаловался он сестре.
– Зато ты посмотри, каких красавиц! – улыбалась Ольга, любуясь своими очаровательными племянницами.
Старшей, Аде, недавно исполнилось три года. Она спокойно сидела на диване и играла со своей куклой, в то время как годовалая Олечка бегала по всему дому, таская за собой на веревке собачку на колесиках, и даже няня еле поспевала за ней.
– Не ребенок, а ураган, – смеялась Лулу. – Ада такой никогда не была.
– А если опять будет девочка? – осторожно спросила Ольга, глядя на уже слегка округлившийся живот свояченицы.
– Придется рожать четвертого. Константин так хочет сына, что на третьей дочке не остановится!
– Счастливая ты, Лулу!
– Это счастье и от тебя не убежит. Надо только выйти замуж.
– У меня сейчас будет столько работы, что о замужестве думать некогда! Ведь весь репертуар будем заново создавать.
– Работа работой, а о семье подумать тоже надо. В сентябре тебе тридцать лет уже стукнет!
– Не напоминай, – рассмеялась Ольга. – Мы молоды и прекрасны! Давай-ка лучше споем.
Ольга села к роялю. Услышав пение мамы и тети, девочки подбежали к инструменту и, раскачиваясь в такт, стали пританцовывать. Маленькая Олечка не отставала от старшей сестренки и кружилась столь самозабвенно, что неожиданно довольно сильно шлепнулась на пол. Но вопреки ожидаемому девочка не расплакалась, а, наоборот, рассмеялась, легко поднялась и опять стала кружиться в такт музыке.
«Ну что за прелесть эти детки!» – подумала про себя Ольга.
Она очень любила своих племянниц. Ей тоже уже хотелось своего ребенка, но ведь для этого – Лулу была абсолютно права – все-таки надо выйти замуж! А за кого?! Удастся ли ей в конце концов увести от жены Немировича-Данченко?
Глава седьмая
Четырнадцатого июня 1898 года все актеры съехались в подмосковный город Пушкино. Здесь для них были сняты дачи, а владелец имения предоставил в своем парке маленький театр, в котором во время летнего сезона ставились любительские спектакли. Театр этот был скорее похож на сарай, но, как решили основатели, пока и этого будет достаточно. Ведь, кроме того, что аренда помещения в Москве стоила дорого, здесь преследовалась и еще одна цель: Немирович-Данченко и Станиславский хотели сразу сплотить свою новую труппу совместным проживанием на условиях студийного общежития и были уверены, что это непременно поможет в создании именно той атмосферы в работе, о которой они мечтали. К сожалению, Немирович-Данченко при этом первом собрании актеров отсутствовал, задержавшись на несколько дней в своем имении Нескучное, но прислал телеграмму: «Душою со всеми вами. Шлю всем дружеский привет и поздравления с началом большого, дорогого нам дела».
Отслужили молебен, как и полагалось при создании чего-либо нового, а затем Станиславский произнес вступительную речь, закончив ее словами:
– …Мы стремимся создать первый разумный, нравственный общедоступный театр, и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь!
Здесь не хватало только слова «Клянемся!», но и без этого все восприняли призыв Станиславского как клятву. Каждый актер в этот момент почувствовал огромную ответственность, которую на него возлагали, и всем верилось, что они действительно готовы посвятить свою жизнь этой высокой нравственной идее.
Труппа в основном состояла из тех, кто работал у Станиславского в «Обществе искусства и литературы», и из учеников Немировича-Данченко разных лет выпуска Филармонического училища. Но были здесь и актеры, приглашенные из других театров, привыкшие сразу брать текст в руки, тут же выходить на сцену, бездумно выполнять указания режиссера о том, кому пойти налево, кому направо, а кому сесть в кресло, а через пару недель уже играть и саму премьеру. В этом же театре все было не так!
Сначала Станиславский прочитал им пьесу «Царь Федор Иоаннович», потом обсудил с ними образы героев и сам спектакль в целом, затем познакомил с художником и представил макеты с декорациями. Актеры были приятно удивлены. Они поняли, что их приглашают как бы в соавторы.
– Эти макеты просто восхитительны! Их можно рассматривать часами, и не надоест, – говорил Всеволод Мейерхольд, поздравляя художника спектакля Виктора Андреевича Симова и внимательно рассматривая эскизы костюмов царя, мысленно примеряя их на себя.
К этому времени Станиславский уже начал пробовать его на главную роль царя Федора и так увлекся его трактовкой, при которой царь представал как бы тенью своего отца, Ивана IV, с грозной и больной наследственностью, что Мейерхольд не без основания уже был абсолютно уверен, что будет играть премьеру. Но актер глубоко ошибался. Немирович-Данченко видел решение роли совсем по-другому и упорно склонял Станиславского пригласить своего бывшего ученика – Ивана Москвина.
– Он именно тот, кто здесь нужен, – уверял Немирович Станиславского. – С необычайной глубинной сердечностью, непосредственный…
Москвин, закончивший училище два года назад, уже успел отработать один сезон в Ярославле и теперь с успехом выходил на подмостки частного театра Корша в Москве.
– Я как-то видел его в одной пьесе, – сказал Станиславский. – Не отрицаю. Он действительно очень хороший актер. Но комический!.. А зачем нам комик в роли царя Федора? Это даже как-то противоестественно, Владимир Иванович.
– Он не только комик, Константин Сергеевич. Он – ТРАГИКОМИК. А разве не в этом заключается настоящая русская национальная черта?
– Ну хорошо. Поработайте с ним и покажите, – согласился Станиславский, сам же в это время продолжал работать с Мейерхольдом.
И Немирович провел большую работу. Сначала он репетировал со своим учеником наедине в
