Воспоминания - Ксения Эрнестовна Левашова-Стюнкель
Ходили мы смотреть удивительный своей шириной, бурностью течения и красотой Нарвский водопад. Без конца можно было стоять, и не хотелось уходить. Как на широком блюдце, раскинулся город. Какая-то своеобразная прелесть была в нем. И улицы с булыжной мостовой, и кладбище с могилой писателя, канавы с чертополохом — все это было мило нашему сердцу. А особенно — сад за домом, с множеством кустов крыжовника — крупного, зеленого, сладкого, — смородины, малины. В саду мы играли в палочку-выручалочку, в прятки.
Самый запах сада был какой-то необычайный. Если вечер теплый, мы ужинали на балконе за столом, освещенным лампой, вокруг которой кружились всякие мошки, бабочки, жучки. Было весело и шумно. Мы радостно делились впечатлениями, строили планы на следующий день и с трудом расставались, не хотелось ложиться спать.
Несколько дней пролетели как сон, а там, смотришь, надо ехать дальше, но зато уже на обратном пути мы поживем здесь подольше!
Тетя Оля к отъезду приготовит сюрпризы: новые платья, шляпу с венком из васильков и ромашек, мальчикам по новой паре и еще какую-нибудь, уже не помню, желаемую мелочь. Удовлетворенные, радостные, все же с горечью о необходимости расстаться, мы уезжали. Поезд в Ревель уходил ночью, мы зевали, было холодно, хотелось спать. Надо ехать по темным и пустым улицам спящего города. Тетя Оля и дядя Федя провожали нас.
Гулко раздавался топот копыт и стук колес. Вот мы подъехали к самому светлому месту города. На вокзале не чувствовалась ночь: было много света, бегали носильщики, и люди с озабоченными лицами ходили, сидели, ожидая поезда. Подошел наш состав, поцеловались, быстро вскочили, поезд стоял мало, мгновенно укладывались и засыпали.
А утром уже Ревель! Знакомые кривые узкие улички с целой горой отвесной зелени, редкими деревьями. Когда с вокзала едешь, по правой стороне — черепичные крыши, местами обросшие мхом, и улички местами такие узкие, что кажется, из окна в окно можно протянуть руку. Проезжали площадь перед ратушей, где раскинулся рынок; телеги с продуктами, крестьянки чистоплотные, нарядные, в новеньких национальных платках, палатки со снедью. Эстонская, немецкая, русская речь — все вперемежку. А с рынка на главную улицу — она заканчивается двумя высокими башенками с маленькими окошками, обвитыми плющом. Теперь едем по Нарвской. Вот одноэтажный деревянный дом, где жили мы с папой, а вот и двухэтажный, где живут наши родные. Здесь всю жизнь прожили дедушка с бабушкой.
Хочу рассказать несколько слов о дедушке. Он давно умер, но мама так много рассказывала о нем интересного, что все это мне хочется передать.
Дедушка Епинатьев — мамин папа. Алексей Дмитриевич Епинатьев умер, когда мама была совсем молодая. Он тяжело болел раком, и мама за ним ухаживала. Она возила его в Петербург лечиться. Он просил, чтобы мама сама готовила ему пищу и сама подавала. Дедушка Епинатьев — колоритная фигура. Отец деда с братьями — выходцы из Ростова Ярославской губернии, сперва оброчные крестьяне, позднее — огородники, купцы обосновались в Ревеле. Дедушка получил уже европейское образование, владел несколькими языками, знал музыку… Обладая приятным баритоном, он был прекрасным исполнителем русской народной песни. Я помню толстый альбом в коричневом кожаном переплете, где посередине было вытеснено золотыми буквами «Епинатьев Алексей Дмитриевич». В нем были записаны собранные им песни. Одна — очень жалостливая — о раненом солдате. Эту драгоценную запись присвоила у меня соседка по квартире (хористка Зиминской оперы), оставив горькое воспоминание об утрате.
Бабушка Евгения Ивановна, выдающаяся певица Берлинской оперы, приехала в Россию на гастроли, сперва в Ригу, потом в Ревель, где и познакомилась с дедушкой, красивым, высоким мужчиной. Они сразу влюбились друг в друга. Он был очарован прелестной внешностью иностранной гостьи, предложил ей руку и сердце с одним очень серьезным условием, чтобы бабушка бросила сцену, на что Евгения Ивановна сразу согласилась. Ей тогда было двадцать два года. Она стала выступать в музыкальном обществе «Гусли», основанном дедушкой еще в 1859 году. Дедушка был в нем председателем. Евгения Ивановна выступала на концертах. Затем она организовала женский хор. Под ее руководством ставились отрывки из опер, вообще бабушка была полна своей музыкальной деятельностью. Это была ее жизнь! Детей у них было много. Из двенадцати человек в живых осталось семь. Одна из них была моя мама. Она-то мне и рассказывала про дедушку. И как дедушка ездил в Питер на лошадях с кучером Мартыном, и как бабушка всегда волновалась за дедушку. Путь был дальний и зимой небезопасный: метель и волки. Была специальная кибитка с крытым верхом, с меховым ковром, и тулуп, и валенки. Брали с собой ружье и револьверы, и патроны, и продовольствие, и обязательно смолу, потому что смоляными тряпками обматывали шесты, зажигали их и так ехали. Волки боялись огня, и это являлось каким-то предохранением от них. Волки издали чувствовали лошадей и человека и приближались, но огонь отпугивал их. Не раз приходилось пускать в ход берданку и револьвер, но все же по счастливой случайности дедушка всегда благополучно возвращался домой, и товар его тоже ни разу не был обкраден. Детям и для семьи он вез гостинцы сам, в кибитке. Дедушка очень любил детей, он занимался их воспитанием, следил за успехами, проверял уроки.
Моя мама была любимицей дедушки и школьные задания свои делала всегда у него в кабинете. А дедушка вечером придет в теплом халате и начинает обходить ребят, кого балует, а кого и пожурит.
Обычно гастролеры, музыканты, прежде чем выступать в «Гуслях» и в театре, дебютировали в гостиной дедушки и бабушки. Бабушка каждое утро работала над голосом, к ней приходила аккомпаниаторша, и часа два они упражнялись. Когда я уже
