Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Гумилёв был человеком чести. Чемерзин позволил в этом усомниться, а это было оскорбительно для поэта. Сам Николай Степанович даже в начале 1914 года не получил за свои труды положенное вознаграждение, о чем свидетельствует его заявление от 8 января: «По командировке Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого мною приобретены среди племен Сомали, Харари и Галла этнографические коллекции и сделаны фотографические снимки, за которые следует получить 400 (четыреста) рублей». Гумилёв жалел не денег, он переживал, что проделанная им огромная работа не была оценена по достоинству.

Дома с женой говорить об африканских экспонатах было бесполезно. Анна Андреевна не переносила этих бесед.

Лето она провела в Слепневе, где писала стихи и отдыхала. Среди написанных в отсутствие мужа стихотворений два явно обращены к нему. В одном из них «Ничего не скажу, ничего не открою…» она пишет:

Ничего не скажу, ничего не открою.Буду молча смотреть, наклонившись, в окно.Как-то раз и меня повели к аналою,С кем — не знаю. Но помню — давно…

В другом стихотворении «Вечерние часы перед столом…» она признается:

Какую власть имеет человек,Который даже нежности не просит!Я не могу поднять усталых век,Когда мое он имя произносит.

18 сентября (1 октября по старому стилю) в Москве у актрисы Ольги Высотской родился от Гумилёва сын, которого она назвала Орестом. Ему суждено было продолжить род поэта и довести его до наших дней. Почему Николай Степанович не встретился со своей возлюбленной и почему не сделал попыток разыскать сына — вот загадка, которая мучила Ореста Николаевича, носившего фамилию матери — Высотский, на протяжении всей его долгой и нелегкой жизни.

Африка не отпустила поэта, хотя он больше туда не попал. Он будет мыслями возвращаться к ней до конца жизни. Кто знает, о чем думал Гумилёв перед смертью, сидя в большевистской камере. Возможно, он бредил Африкой, как бредил ею в Марселе другой поэт Артюр Рембо, умирая в местном госпитале. Ведь Рембо много лет провел в Абиссинии, куда он сбежал из надоевшего ему Парижа, оставив ради этого навсегда даже поэзию. В этом они были разными. Гумилёв, как и Рембо, любил Абиссинию, но остался верен поэзии до последнего мгновения своей жизни.

Глава XIII ИТАЛЬЯНСКАЯ РАПСОДИЯ

Еще в тиши парижских библиотек, изучая историю Римской империи в Сорбонне, Гумилёв мечтал побывать на овеянной легендами земле древних гладиаторов. Но из-за отсутствия денег он так и не совершил этой поездки.

Италия давно стала своеобразной Меккой для русских поэтов. Многие путешествовали по Апеннинскому полуострову и оставляли свои впечатления в очерках и стихах. И не всегда они носили восхищенный оттенок. Так, один из лучших русских лириков XIX века — Афанасий Фет — писал о ней без особого восторга:

Италия, ты сердцу солгала!Как долго я в душе тебя лелеял, —Но не такой мечта тебя нашла,И не родным мне воздух твой повеял.

Оставил стихи об Италии и любимый поэт Гумилёва — Федор Тютчев. В начале XX века там побывали Валерий Брюсов и Александр Блок. Вернувшись из погружения в мир Античности, они написали циклы стихотворений, посвященных прекрасному и магическому полуострову. Гумилёв с упоением читал стихи своего учителя и с любопытством итальянские опыты Блока. Итальянские стихи самого Гумилёва были в ту пору путешествием в мир романтических снов прошлого, окрашенного образом таинственного Императора Каракаллы.

Теперь вернусь в весну 1912 года. Тогда планы молодых супругов совпали. Анна Андреевна согласилась на совместное путешествие: ей казалось, что она сможет хорошо отдохнуть.

После парижской поездки к Модильяни Анны Андреевны, о чем знал Николай Степанович, отношения между супругами стали более холодными. Гумилёв вел себя подчеркнуто вежливо, но от былой юношеской страстной любви не осталось и следа. Через много лет Ахматова скажет о своей поездке в Италию и об их отношениях: «Не знаю почему… Должно быть, мы уже не так близки были друг к другу… Я наверное дальше от Николая Степановича была…»

Античный мир, следы которого жаждал отыскать Гумилёв, для нее не был таким желанным. Анна отправлялась в поездку просто развеяться.

За несколько дней до отъезда Николай Степанович привез жене из Санкт-Петербурга подарок — книгу Гюстава Флобера «Мадам Бовари», чтобы ей в дороге не было скучно. Однако Анна Андреевна так увлеклась чтением, что не заметила, как прочитала ее еще дома.

3 апреля поэт вместе с Анной Андреевной выехал из Царского Села. На вокзал в Санкт-Петербурге их пришли провожать друзья — Евгений Зноско-Боровский и Михаил Кузмин. Супруги отправились на поезде по маршруту Санкт-Петербург — Вержболово — Берлин — Лозанна — Уши и только после этого попали в итальянский город Оспедалетто. Здесь они провели целую неделю, отдыхая на вилле у родственников поэта Кузьминых-Караваевых. Наверняка разговор зашел и об умершей недавно в Италии Машеньке Кузьминой-Караваевой. Может быть, под впечатлением печальных разговоров и родились у Анны Андреевны строки:

Слаб голос мой, но воля не слабеет.Мне даже легче стало без любви.Высоко небо, горный ветер веет,И непорочны помыслы мои…

(«Слаб голос мой, но воля не слабеет…», 1912)

Гумилёв не написал в имении Кузьминых-Караваевых ничего. Он планировал будущий маршрут поездок. Из Оспедалетто супруги направились на побережье Лигурийского моря в североитальянский город Геную. Николай Степанович знал, что в древности на этом месте жили племена лигуров, которые в III веке до н. э. были покорены римлянами, что генуэзцы принимали активное участие в Крестовых походах. Генуя владела многими колониями, в том числе и в Крыму. Потом, в 1797 году, Наполеон Бонапарт сделал Геную столицей Лигурийской республики.

Город-порт был живописно разбросан на склонах морской бухты. Здесь располагались старинные виллы и палаццо XVI–XVII веков и даже более древние архитектурные памятники, такие, как церковь Санта-Мария ди Кастелло XI века и величественный замок Кастелло Макензи, стоявший на возвышенности. Но особенное внимание поэтов привлек дворец правителей Генуэзской республики — палаццо дожей.

Анна Андреевна быстро уставала, и поэтому долгие часы Николай Степанович подолгу бродил по улицам города один. Однажды он забрел в палаццо Reale. За окном дворца — море, море на картинах — разве могло все это оставить романтика равнодушным? Что ему все эти виллы и палаццо, когда страсть свободной стихии бушует и в жизни, и в искусстве! Известно, что романтика моря была у Гумилёва в крови и острая радость сопричастности продиктовала ему строки о той далекой от него загадочной жизни морских скитаний и случайных таверн: