Борис Григорьев - Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Однажды в апреле месяце вместе с несколькими сотрудниками рудника я отправился на неизменном буксире «іуреев» в район Земли Оскара II. Вертолетчики рассказывали, что в заливах появилось много всякой живности, в том числе и моржей, которых в этих краях давненько не видели. Отовсюду сползали ледники, вскрывался лед в заливах, и мы медленно лавировали среди ледяных завалов, держа курс на вершину горы Эльйхорнет. Изредка мимо нас на льдинах проплывали грязно-серо-коричневые морские зайцы с белоснежными только что народившимися детенышами.

Мы вошли в бухту Буре, в которую вместе со льдом вползал густой туман, и скоро буксир уперся носом в сплошную кромку льда. Впереди метрах в трехстах-четырехстах у самого берега чернели две или три огромные неподвижные туши. Главный инженер Воронуха прицелился в одно из этих пятен, но начальник горноспасательного отряда Павел Сериков, «делавший» уже вторую «полярку» на Шпицбергене, отвел дуло его карабина в сторону:

— Не советую вам тревожить зверя. Да и сюссельман не похвалит за раненого моржа. А убить его из этой «свистульки» все равно не сможем. Да и зачем? Давай сходим посмотрим.

Павел спустил веревочный трап и спрыгнул на лед.

— Ну что же вы? Идемте!

— Нет уж, — отмахнулся главный инженер, — я посмотрю лучше на тебя.

Павел довольно уверенно шел по толстому льду, а мы остались на палубе, ожидая, как морж среагирует на приближение человека.

Когда до моржа оставалось метров тридцать или сорок, мы услышали характерный рев, словно где-то рявкнул гудок буксира. Павел остановился и замер. Мы видели, как моржиха заслонила собой детеныша и заняла угрожающее оборонительное положение. Неожиданно она сползла со льдины в воду и исчезла. Павел не стал дожидаться ее появления из полыньи где-нибудь совсем рядом с собой и поспешил обратно к нам. Он пробежал большую часть разделявшего нас расстояния, когда сзади него из-подо льда возникла усатая боцманская морда. Хорошо, что других «окон» на его пути больше не оказалось.

— Видал? — торжествующе крикнул Павел Воронухе, карабкаясь на борт буксира.

— Да-а-а, с такой дурой лучше не связываться.

Мы постояли некоторое время у кромки льда, убедились, что моржиха вернулась к детенышу, и пошли обратно. Нам предстояло стать на якорь, добраться на шлюпке до берега и пешком пройти километра два-три по тундре Эрдмана и разыскать озеро с одноименным названием. Ходили слухи, что в озере видимо-невидимо гольца.

Воронуха предпочел остаться на борту «гуреева», а директор Соколов, Синицын, Павел и я сошли на берег. Уже наступила короткая весенняя ночь, и через высокий перевал мы шли в сумерках. Впереди тропил Синицын, за ним — Павел, потом — Соколов и в конце цепочки я. Несмотря на то, что я шел последним, я так же быстро выдохся, как и впереди идущие. И не мудрено: мы проваливались в мягкий снег по пояс, и были вынуждены идти след в след, постоянно меняясь местами в цепочке.

Судя по карте, мы должны были уже подойти к озеру, но кругом была плоская равнина, и никаких намеков на берега и характерное углубление не было. Сбиться с курса было довольно трудно, потому что слева шла высокая горная гряда, а уйти вправо нам мешало море. Мы барахтались в снегу уже больше часа, а озеро все не показывалось. Наконец кто-то предложил сделать привал. Мы в изнеможении легли на спину около какой-то скалы и посмотрели на небо.

— Ребята, а уже понемногу светает, — заметил Синицын.

И точно. Через пять-семь минут воздух вокруг нас окрасился розовыми лучами находившегося еще за горизонтом солнца. От первобытной тишины звенело в ушах. И вдруг звон в ушах прибавился. Я прислушался: писк-звон то пропадал, то появлялся снова в типичном ритме полета подмосковного комара. И вдруг прямо на нос мне сел… комар! Ничего себе: на Шпицбергене повсюду еще лежит толстый слой снега, весна только начинает себя показывать, а в тундре уже появились комары.

А солнце между тем уже показало свою макушку над горной грядой, и тишину тут же нарушило пение жаворонка. Нет, конечно, это был не жаворонок, а шпицбергенская пеночка — первый вестник весны — возвратившаяся из теплых краев. Ее песню подхватила подруга, другая, третья, и вот воздух наполнился многоголосым щебетаньем, похожим на щебетанье стрижей или ласточек над куполом старой церкви.

Солнце уже поднялось окончательно, и, осмотревшись, мы двинулись в путь, постоянно сверяясь с картой. Наконец мы увидели, что местность стала понижаться.

— Борис, давай бури. Это лед, — приказал Соколов.

Синицын снял с плеч бур и резво воткнул его в снег. Скоро он уперся в твердое покрытие и стал пробуксовывать. Синицын вынул бур, и на снег упали черные комочки грунта.

— Какое озеро, мы бурим тундру. Боря, смотри, в лицо брызнет нефть, — пошутил Павел Сериков.

Синицын сделал еще несколько попыток бурения, но везде натыкался на грунт.

— Так где же это чертово озеро Эрдмана? — взмолился Соколов.

Все молчали. Судя по окружению, озеро было рядом, но до льда и до воды мы так и не добрались.

— Надо возвращаться. Прошло четыре часа, как мы ушли. Воронуха, наверное, уже беспокоится.

Мы тронулись в обратный путь, и с трудом волоча ноги, ежечасно отдыхая, еле «приволоклись» до шлюпки. По палубе «іуреева» нервно вышагивал Воронуха, в голове которого, возможно, зародилась не одна «дурная» мысль о причинах нашего долгого отсутствия. Тут же на море обрушился «заряд», и «Гуреев» с Воронухой исчезли из вида.

Наше полусуточное путешествие не увенчалось успехом. Но озеро Эрдмана было через две недели обнаружено с воздуха по характерному пятну. На льду озера тоже появились полыньи. Голец там действительно был, но не в таких уж фантастических количествах, как мы ожидали.

А ночной поход по тундре Эрдмана и встреча шпицбергенского рассвета навсегда остались в моей памяти.

Арктика не любит шуток и самонадеянности. Она постоянно напоминает о себе людям, заставляет их быть собраннее, внимательнее, всегда готовыми к неожиданностям. Шпицбергенская «полярка» и нам подбрасывала сюрпризы, которые, к счастью, заканчивались благополучно. По отношению к некоторым другим полярникам, к сожалению, этого сказать нельзя.

Незаживающей до сих пор раной стала гибель двух вертолетчиков, вызванная аварией управляемой ими машины. Это случилось в марте, особенно богатом оттепелями, метелями и неожиданной сменой погоды. В этот день прилетел из Москвы самолет. Он привез с материка новую смену шахтеров и должен был забрать с собой тех, у кого срок командировки на Шпицбергене кончился. Три вертолета то и дело поднимались с аэродрома Лонгиербюен и брали курс то на Пирамиду, то на Баренцбург, развозя людей и грузы, стараясь сделать свое дело в срок, чтобы не задержать вылет рейса.