Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
За ответ президенту Молотов сел лично, пригласив в соавторы отличавшихся хорошим пером главного редактора «Правды» Шепилова и политобозревателя Георгия Жукова. «Осмотрительность Молотова, тщательность продумывания и подготовки им любой внешнеполитической акции после смерти Сталина даже умножились, — подтверждал Шепилов. — Он гораздо чаще, чем прежде, стал созывать у себя совещания ученых и журналистов-международников. На таких совещаниях и в самом аппарате МИДа после определения позиции по данному вопросу по существу тщательно взвешивалось, в какой форме осуществить данную акцию: заявление посла, интервью заместителя министра или министра иностранных дел, заявление Министерства иностранных дел, нота и какой тип ее (памятная записка, вербальная нота и т. д.), интервью или заявление главы правительства или заявление правительства и т. д.»[1250]. Ответ Молотова вышел вполне конструктивным.
22 апреля были опубликованы традиционные первомайские призывы, среди которых второе место — после обязательной здравицы в честь КПСС — занимал пункт: «Нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных сторон». 25 апреля «Правда» без малейших купюр опубликовала речь Эйзенхауэра «Шанс для мира», несмотря на все содержавшиеся в ней антисоветские выпады. Болен был более чем удивлен, отмечая и заметное ослабление антиамериканской кампании в советской прессе[1251]. Чего нельзя было сказать об американской. «The New York Times» 29 апреля вышла с передовицей: «США по сути отвергают мирное предложение Молотова»[1252].
26 апреля в Паньмыньчжоне возобновились переговоры по Корее. 18 мая Госдеп просил помощи Молотова, чтобы уговорить Пекин и Пхеньян принять «окончательное предложение», которое США внесли от имени ООН[1253]. 3 июня Молотов сообщил Болену, что «намечен путь к успешному завершению переговоров по прекращению военных действий». 8 июня было подписано соглашение об обмене военнопленными, а 27 июля — о перемирии. Войска двух коалиций отошли от линии боевого соприкосновения, образовав демилитаризованную зону[1254]. Молотов скажет:
— Заключение перемирия в Корее знаменовало собою провал политики агрессивных кругов, развязавших войну в Корее. Три года войны и исключительных жертв не сломили героический корейский народ и китайских народных добровольцев, славный подвиг которых войдет в историю национально-освободительной борьбы народов[1255].
Множество новых инициатив было предложено на немецком направлении. В истории российского МИДа, вышедшей из-под пера самих мидовцев, сказано: «В последнее время получила распространение версия, связывающая прогрессивные новшества в советском планировании по германскому вопросу после смерти Сталина с именем Берии, тогда как Молотову и вообще МИД приписывается роль реакционной, антиреформистской силы. Документы этого не подтверждают. Особых противоречий между МИД и МВД не было, а оппозиция быстрому и решительному повороту в политике, по крайней мере, в германских делах, исходила от партийного аппарата, руководимого Н. С. Хрущевым». Причины этого: «Характерное для него идеологизированное представление о мире, неопытность в дипломатии и личная симпатия к В. Ульбрихту — наиболее консервативному деятелю в тогдашнем руководстве ГДР»[1256].
Одной из первых мер Молотова стало категорическое указание руководству СКК в лице генерала Чуйкова и политсоветника Семенова отказаться от планов «введения пограничной охраны на секторной границе Восточного Берлина с Западным Берлином». Эти планы были названы «по политическим соображениям неприемлемыми и, к тому же, грубо упрощенческими»[1257].
Немедленно были реанимированы наработки времен «ноты Сталина» (она же «нота Молотова»). Суть советской позиции по-прежнему сводилась к формуле «объединения Германии в качестве миролюбивого и демократического государства», что предполагалось достичь путем переговоров о заключении мирного договора, который гарантировал бы нейтралитет Германии. Но появлялись и смелые новые идеи, которые отталкивались от сообщений разведки о сильной оппозиции ратификации договора о ЕОС во Франции и Западной Германии. Начиная с 18 апреля Молотов проработал серию предложений с общей идеей создания временного общегерманского правительства при временном сохранении правительств обоих немецких государств, дополненной инициативой немедленного вывода оккупационных войск сразу после его формирования. В то же время пункты, нацеленные на интеграцию ГДР в соцлагерь, как, например, предложение заключить с ней договор о дружбе и взаимопомощи, были министром сняты. 8 мая он направил на имя Маленкова и Хрущева записку с резкой критикой тезиса о ГДР как государстве «диктатуры пролетариата», с которым незадолго до этого выступил Ульбрихт, призывал переговорить с руководителями Восточной Германии о прекращении кампании создания сельхозкооперативов, которая смахивала на коллективизацию[1258].
Ситуация в ГДР обострялась. На заседании Президиума СМ 27 мая анализировались причины массового бегства из ГДР в Западную Германию (почти 450 тысяч человек с начала 1950 года). Молотов резко схлестнулся с Берией. «Мы внесли проект от МИДа, что Ульбрихт и другие руководители проводят форсированную политику наступления на капиталистический элемент, что неправильно. А Берия предложил выбросить слово “форсированная”. Получалось: “не проводить политику строительства социализма в ГДР”. “Почему так?” А он отвечает: “Потому что нам нужна только мирная Германия, а будет там социализм или нет, нам все равно”»[1259]. Нельзя же совсем отказываться от социализма, так даже социал-демократы не делают.
Вспоминал этот эпизод Хрущев: «Я полностью был согласен с Молотовым и тотчас тоже попросил слова, поддержав Молотова… В тот же день я увиделся с Молотовым, и он сказал мне: “Я очень доволен, что вы заняли такую позицию. Я этого, признаюсь, не ожидал, потому что видел вас всегда втроем и считал, что вы занимаете единую позицию с Маленковым и Берией, думал, что Хрущев уже, наверное, заавансировался по этому вопросу. Твердая, резкая позиция, которую вы заняли, мне очень понравилась”. И тут же предложил мне перейти с ним на “ты”»[1260].
Создали комиссию. Вспоминал Молотов: «Звонит ко мне в этот вечер Берия, говорит: “Зачем нам собираться? Давай просто по телефону сговоримся, примем резолюцию. Откажись ты от своего предложения!”… Ну, он пытался мне: “Не надо социализма в Германии!” — “Нет, я буду стоять на своем, это принципиальный вопрос, связанный при этом с вопросом, как будет в случае войны”. — “Ну, черт с тобой, давай не будем собираться, я согласен с твоим предложением”»[1261].
Произошла демилитаризация системы советского управления в Восточной Германии и Австрии. 29 мая ликвидировалась Советская контрольная комиссия в Германии, главнокомандующий группой войск был избавлен от гражданских дел, которые перешли к Семенову, ставшему верховным комиссаром. 5 июня то же произошло в Австрии, где верховным комиссаром стал Ильичев, возведенный вскоре в ранг посла. 26 июня СССР объявил о досрочном освобождении германских военнопленных. В заключении оставались только лица, виновные в военных
