Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– Ошибаетесь, прекрасная Лия. Все женщины, честные они или нет, продаются. Когда у мужчины есть время, он расплачивается ежеминутным вниманием. Если он торопится, как, например, я, приходится обращаться к подаркам и даже к деньгам.
– Такой мужчина очень неловок, для него будет лучше, если он выждет, пока чувство докажет свою глубину непрестанным вниманием.
– Это было бы для меня верхом наслаждения, но, к несчастью, я очень спешу.
При этих словах вошел отец, и я сказал ему, что если не смогу быть на следующий день, то приеду послезавтра, тогда и поговорим о фаэтоне. По всей видимости, Лия сочла меня за мота, достойного дурацкого колпака, и пожелала получить кроме лошади еще и фаэтон.
Я же легко согласился рискнуть ста цехинами, но дальше сего моя бескорыстная щедрость не распространялась.
Я решил приостановить свои визиты и посмотреть, как она договорится с отцом. Особенно рассчитывал я на алчность еврея, который должен был рассердиться, что дочь не смогла уговорить меня. Пришлось бы ей отдаться мне ради этого или нет, было для него, по всей видимости, совершенно безразлично. Я не сомневался, что они явятся ко мне первыми.
В следующую субботу я встретил прекрасную еврейку на променаде. Мы оказались достаточно близко друг от друга, и я смог подойти к ней как бы ненароком, тем более что она выжидательно смотрела на меня.
– Что-то господина больше не видно? Приезжайте ко мне завтракать, иначе я верну вам лошадь, – сказала она. Я обещал утром быть у нее.
Естественно, я сдержал слово. Завтрак прошел почти наедине, поскольку сидевшая с нами ее тетка оставалась только ради приличия. Встав от стола, мы решили прогуляться верхом, и она переоделась при мне, хотя тетка не выходила из комнаты. Поскольку кожаные панталоны были надеты заранее, она лишь сбросила юбки, сняла корсет и надела куртку. При этом я смог увидеть чудную грудь, но сохранял, впрочем, безразличный вид.
Однако плутовка хорошо знала цену моего равнодушия и попросила поправить ей жабо, так что рука моя, словно на раскаленных угольях, не смогла удержаться в границах скромности. Когда мы садились на лошадей, явился отец.
– Если желаете купить фаэтон с лошадьми, – сказал он, – я могу сбавить двадцать цехинов.
– После прогулки ваша дочь сможет приказать мне все, что пожелает.
Мы выехали шагам, и Лия рассказала, будто имела неосторожность похвастаться отцу, что может заставить меня купить фаэтон, и если я не хочу поссорить их, должен согласиться.
– Вы можете подарить его мне только после того, как убедитесь в моей любви, – добавила она.
– Любезная Лия, от вас одной зависит мое повиновение. И вы знаете, на каком условии.
– Обещаю ездить с вами на прогулки, куда вы пожелаете, никуда, впрочем, не заходя. Но мне кажется, для вас это совсем неинтересно. Ваше желание недолговечно, это просто каприз.
– Чтобы убедить вас в обратном, я куплю фаэтон и поставлю его в каретное заведение. Но если в течение восьми дней вы не осчастливите меня, я все продам.
– Приезжайте завтра.
– Непременно буду. Но я хочу еще сегодня получить залог вашей благосклонности.
– Сегодня это совершенно невозможно.
– Я поднимусь вместе с вами и, раздеваясь, вы сможете многим осчастливить меня.
Мы вернулись, и к своему изумлению я услышал, как она сразу же объявила отцу, что фаэтон теперь принадлежит мне, и осталось только запрячь лошадей. Наверх мы поднялись втроем, и Лия уверенным голосом сказала мне:
– Давайте деньги.
– У меня нет при себе, но я напишу расписку.
– Вот бумага.
Не колеблясь, я написал банкиру Запатте, чтобы он выплатил предъявителю триста восемьдесят цехинов. Еврей сразу же отправился за ними, и мы остались наедине.
– Друг мой, доверившись мне, вы заслужили мое сердце.
– Раздевайтесь же скорее.
– Нет, моя тетка дома, дверь не запирается, и она может войти, но я обещаю, что завтра вы будете довольны мною. Все-таки я должна переодеться. Идите в другую комнату.
Я быстро нашел в двери небольшую щель между створками и, забравшись на табурет, прильнул к ней. Прямо перед собой я увидел, как Лия раздевается, сидя на канапе. Она сняла рубашку и полотенцем обтерла сначала груди, а потом ноги, настала очередь панталон, и она осталась голой, как ладонь. В эту минуту одно из ее колец вроде бы случайно упало и закатилось под канапе. Чтобы дотянуться, она вынуждена была стать на колени и наклониться. Потом продолжила обтирание, так что ни одна даже самая малая часть ее прелестного тела не осталась тайной для моего алчного взора. Она, конечно, прекрасно знала, что я оказался свидетелем всего ритуала и какую бурю возбудило это в моем столь легко воспламеняющемся организме. Наконец, когда туалет был окончен и она впустила меня, я обнял ее и сказал:
– Я все видел.
Она изобразила недоверие, но, не обращая на это внимания, я хотел тут же воспользоваться своими законными правами, но вошел проклятый Моиз. Обладая даром зрения, он не мог не видеть, в какое состояние привела меня его дочь, однако же подошел ко мне с изъявлениями благодарности и, протянув расписку в получении денег, сказал:
– Мой дом в полном вашем распоряжении.
Я простился с ним и ушел рассерженный. У меня росло раздражение против Лии, и я решил не видеть ее более. Сладострастные ее позы произвели на меня слишком сильное действие, но гнев – смертельный противник любви.
В святой четверг с самого раннего утра ко мне явились Моиз и Лия. Я не ожидал этого визита, но принял их самым любезным образом. Во время святой недели евреи не смеют показываться на туринских улицах, и я предложил им провести три дня в моем доме. Старый мошенник навязывал мне довольно красивое кольцо, и я, сообразив, что на сей раз уговорить их будет не очень трудно, сказал, что приму это кольцо не иначе, как из рук самой Лии.
Услышав мой ответ, Моиз улыбнулся, рассчитывая, видимо, что она получит его в виде подарка. Однако я уже поклялся себе не исполнять их ожидания. Отдав должное отменному обеду и ужину, гости отправились в отведенную им прекрасную комнату с двумя кроватями. Я мог бы поместить их в разных местах, чтобы Лия ночевала рядом с моей спальней, и имел бы тогда возможность нанести ей ночной визит. Но я уже слишком много истратил на нее, и меня устраивал только один исход – чтобы она сама пришла ко мне.
На следующее утро Моиз, сославшись на дела в городе, попросил у меня экипаж на весь день
