Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Сразу после празднования своего юбилея в Центральном доме Советской Армии Бондарев собрался в очередной раз реформировать свой аппарат. Он намеревался провести на должность первого секретаря Арсения Ларионова и передать ему в ведение все финансовые, хозяйственные и кадровые дела. Тут уже литфункционеры не стерпели. Дело в том, что тремя годам ранее Бондарев помог Ларионову сместить в издательстве «Советский писатель» директора Анатолия Жукова. Ларионов тогда всем клялся, что остановит разрушение издательства и продолжит выпуск книг в первую очередь охранителей. Однако вскоре он расторг договоры почти со всеми авторами и перешёл в основном на допечатку тиражей романов Анатолия Иванова, которые приносили баснословную прибыль. Литфункционеры стали интересоваться, куда уходит эта прибыль, и выяснилось много неприглядных вещей. Естественно, сотрудники аппарата Союза писателей не хотели, чтобы Ларионов облапошил и их.
Первым бунт поднял Ванцетти Чукреев, с которым Бондарев в середине 1950-х годов вместе учился на киносценарных курсах. Он перетянул на свою сторону Игоря Ляпина, и вскоре за спиной Бондарева был создан оргкомитет по созыву внеочередного писательского съезда. Организаторы переворота попросили возглавить оргкомитет главного редактора «Роман-газеты» Валерия Ганичева. Расчёт был на то, что Ганичев наведёт порядок в финансово-хозяйственной деятельности Союза, а потом передаст Союз какому-нибудь авторитетному художнику.
Кадровые перемены были закреплены в июне 1994 года на внеочередном писательском съезде. На нём было дано слово и Бондареву, но писатель выступил очень путано. Он признал, что как руководитель оказался бессилен и не смог создать из Союза писателей пушкинско-толстовский символ культуры. «Сделать этого не удалось по главной причине – наше несовпадение, несовместимость, разобщённость стали напоминать баррикады противоборствующих сторон в одном лагере» (цитирую по: Литературная Россия. 1994. 1 июля).
По мнению Бондарева, многие патриоты в писательском союзе погрязли в яростных обличениях друг друга и не увидели настоящих противников. Но разве он сам не приложил к этому руку? Это ведь он незадолго до съезда с шумом объявил о своём выходе из редколлегии журнала «Наш современник». Официально писатель сослался на крен этого издания в сторону белой идеи. Особенно сильно его разозлили публикации давно нелюбимых им Александра Солженицына и Игоря Шафаревича. Да и материалы Вадима Кожинова, похоже, Бондарева тоже не очень-то радовали. Но, может, надо было для начала разобраться, что все эти авторы несли позитивного? Повторю: на самом съезде Бондарев как раз всех призывал к пониманию. «Не обличать, а понимать надо, – говорил он, – иначе мы уничтожим один другого».
Выступая на съезде, Бондарев сообщил, что решил на год раньше сложить свои председательские полномочия. «Я, – заявил он, – ухожу от общественных обязанностей к рабочему столу». Но писатель лукавил: уходил он не по доброй воле, а по требованию группы литфункционеров.
«Юрий Васильевич, – сообщил 15 июня 1994 года в письме Виктору Астафьеву критик Валентин Курбатов, – опять начадил метафорами, присоветовал не быть нарциссами своих чернильниц и с ложным смирением сложил с себя (на писательском съезде. – В. О.) полномочия, опережая позорное изгнание. И опять с пафосом, клятвами, призываниями… Тлен, разложение, смерд…»
После внеочередного писательского съезда Бондарев решил отдать своё имя журналу «Молодая гвардия». Сменивший там на посту главного редактора Анатолия Иванова Александр Кротов, по мнению писателя, сохранил приверженность коммунистической идее и в то же время сумел вписаться в капиталистические отношения. А самое главное – Кротов был готов подхватывать любой чих Бондарева.
Свой очередной роман «Непротивление» писатель отнёс в кротовскую «Молодую гвардию». В этом произведении он в чём-то продолжил линию давней своей книги «Тишина». Его героями стали вчерашние фронтовики, которые оказались на распутье: то ли им сомкнуться с преступным миром, то ли бросить криминалу вызов. Помню восторги Владимира Бондаренко. «Новый роман Юрия Бондарева „Непротивление“, – утверждал он в газете „Завтра“, – это то, чего нам сегодня не хватает. Это – не астафьевская злость и ненависть к стране и народу, захватившая его целиком, по сути, тоже писательская реакция на тотальное разрушение, на своё нынешнее одиночество и ненужность в этом враждебном мире. Это – не васильбыковский отказ от себя прежнего, отказ от своего офицерского вызова, по сути, перечёркивающий всю его предыдущую жизнь в безуспешных попытках встроиться в идеологию разрушения. Это – роман русского сопротивления. Это – нынешний офицерский вызов Юрия Бондарева».
Мне понятны чувства критика. Думаю, не ошибусь, если скажу, что «Непротивление» вызвало у него слишком много ассоциаций с кровавыми событиями 1993 года. Но я был поражён: как Бондаренко не увидел, что свой роман писатель скроил на газетный манер. Если «Тишину», я уверен, люди будут читать и через 20 лет, и через 30, то роман «Непротивление» забылся едва ли не сразу после своей публикации.
С этой точки зрения много вопросов осталось и после прочтения другого романа Бондарева «Бермудский треугольник», опубликованного в конце 1999 года в журнале «Наш современник». Его героем писатель избрал знаменитого живописца и ваятеля Егора Демидова. Эта книга уже впрямую была связана с попыткой осмысления трагедии ельцинского режима. Правда, большой любитель мистических образов Александр Проханов решил, будто «Бермудский треугольник» «имеет свою метафору – праведную пулю, выпущенную из недр растерзанного, осквернённого народа, из развалин разрушенного, поверженного государства в другое время, в иной торжествующий, мерзкий уклад, празднующий победу на обгорелых костях великой эпохи. Эта мистическая пуля будет лететь годы, тысячелетия, но настигнет мучителя, которым произнесён приговор, свершится гоголевская „Страшная месть“» («Советская Россия», 1999, 30 декабря).
Проханов однозначно заявил, что «Бермудский треугольник» – роман о возмездии: одинокий оскорблённый праведник выстрелом из «вальтера» искупает предательство армии, робость оппозиции, трусость Церкви. Об одном только умолчал писатель: «Бермудский треугольник» как роман оказался художественно неубедителен, и читающая публика его практически не заметила. Впрочем, это было виной не столько автора, сколько новой системы издания и распространения книг, загоняющей в безвестность всю современную русскую литературу, кроме нескольких раскрученных «звёзд».
В 1999 году неожиданно умер Кротов, а после его смерти стремительно стал угасать и журнал «Молодая гвардия». И Бондарев, сменив гнев на милость, поспешил вернуться под знамёна «Нашего современника». Там в середине нулевых появился его последний роман «Без милосердия». Как считал Илья Кириллов, это «трудная неудобная книга для русского патриотического познания, каким оно сложилось в последнее десятилетие ‹…› Дело в том, что в новом романе восьмидесятилетний автор отказывается от того круга художественных и мировоззренческих ощущений, которые сложились под воздействием социальной прозы, всегда безраздельно главенствовавшей в отечественной литературе». Вывод критика: Бондарев создал «явный противовес тому поголовному „воцерковлению“, которое проявилось у нас в результате ломки социальных формаций» (День литературы. 2005. № 2).
Но всё
