Ирвинг Стоун - Происхождение

Чарлз согласно кивнул и протянул Иннесу оскорбительный памфлет какого-то церковника. Тот лишь рассмеялся, прочитав выдвинутые обвинения, однако, взглянув на Чарлза, осекся.

– Неужели, мистер Дарвин, вы огорчились?

– Весьма. Я никогда не позволял себе нападок на церковь и священников. Почему ж они поносят меня?

– Боятся. Вдруг из-за вашей книги лишатся своих теплых местечек в приходах.

Когда Чарлз дал волю своему негодованию в присутствии Гексли, тот попытался утешить:

– Да вы только-посмотрите, сколько пишут о "Происхождении"! И всякая, даже самая злопыхательская, статья влечет новые и новые споры.

Чарлз прожил бы и без такой популярности.

Ветры критики круто меняли направление: то нагоняли грозовые тучи, то стихали, и выглядывало солнце, то вновь налетал ураган – так же непредсказуемо менялась погода, когда Чарлз путешествовал на "Бигле". От качки по теологическим и научным волнам его уже мутило. Как не хватало ему сейчас уединенной каюты с картами и гамака – лежишь в нем растянувшись, жуешь изюм или галеты, а корабль то вздымается, то опускается на волнах.

Книга уже переводилась на французский и немецкий – Чарлз безмерно радовался. У американского издателя Эпплтона первое издание расходилось быстро: он выпустил две с половиной тысячи экземпляров, в два раза больше, чем Джон Мэррей.

"Американцы – люди отчаянные", – думал Чарлз. Он еще больше укрепился в этом мнении, когда получил от Эпплтона чек на двадцать два фунта стерлингов, он не ожидал, что издание книги за рубежом принесет прибыль. Мэррей доверительно сообщил Лайелю, что только за последние двое суток продано пятьдесят экземпляров "Происхождения видов". На вокзале у моста Ватерлоо человеку, справлявшемуся о книге, пришлось отказать – тираж распродан, ждите следующего. Сам книготорговец не читал "Происхождения", но, судя по отзывам, книга отменная.

Чарлзу казалось, что и его самого, и книгу ругают и обвиняют раз в сто чаще, чем хвалят. Доказательство тому – письма. Почти все корреспонденты читали хотя бы отдельные славы, и ни один не остался безучастным. Неужто поносить более естественно, чем поощрять?

Выдержать такую публичную порку помог не кто иной, как Лайель. Он внушил Чарлзу нехитрую истину: "Напрасно убеждать современников. Вас поймет грядущее поколение. Сейчас людей отпугивает Ваше противостояние богу и церкви. Ополчись Вы против всей Британской империи, Вам бы и то сопутствовала куда большая удача".

С тех пор как он стал известен на всю страну, Чарлз чаще наведывался в Лондон – нужно разведать обстановку в разных научных обществах: в Королевском, Линнеевском, Зоологическом, Энтомологическом, Королевском географическом, Геологическом. И разведать, явившись туда лично. Лишь Энтомологическое общество официально выступило против него, большинство же коллег считало, что оригинальные идеи Чарлза предстоит изучить и оценить. Зто ли не наглядный пример поддержки ученых.

Те, кто лишь упоминал о книге, обещали непременно прочитать и поздравляли: серьезный научный труд, а так популярен в широких читательских кругах! Те, кто вообще не ознакомился с книгой, относились к Чарлзу по-прежнему.

Возвращаясь из клуба "Атенеум" Чарлз поделился с Лайелем:

– Не любят меня, но и неприязни у них нет. Меня это вполне удовлетворяет.

В конце зимы и ранней весной в Даун-Хаусе Чарлзу не было одиноко. Навестить любимого, хотя и "заблудшего" ученика приехал Джон Генсло. Вместе они бродили по лесу, собирали образцы редких видов мха и папоротника.

– Все хорошо в Кенте, не хватает лишь кембриджшир-ских болот, какая там богатейшая фауна, будто изо всех уголков земли собрана. Всегда я был заядлым натуралистом, но только в Кембриджшире вы привили мне научный интерес.

Генсло было в ту пору шестьдесят четыре года. Седой как лунь, с запавшими щеками – и все же Чарлз любовался им: беспредельно добрый, готовый отдать последнее, праведный. В мире, где царит суета и вражда, такие люди уже в диковинку.

Генсло помог Чарлзу обрести душевное равновесие – ураганы налетали один за другим, и непросто устоять перед ними. Чарлз ушам своим не поверил, услышав, что глава колледжа Святой Троицы в Кембридже доктор Уильям Уивелл не разрешил держать в библиотеке "Происхождение видов".

– Двуличие человеческое для меня непостижимо. Он запрещает мою книгу в крупнейшем университете – неслыханное злодеяние – и тут же пишет мне дружелюбное письмо, дескать, хоть в свою "веру" вы меня и не обратили, нов книге столько убедительных идей и фактов, что выступать против нее нельзя, ибо всякое расхождение во взглядах надлежит тщательно проверить: затрагивает ли оно суть или лишь метод.

Генсло покачал крупной головой и добавил:

– Почему б тогда не доверить самим студентам эту "тщательную проверку"? Любой запрет не вечен, л.а и оборачивается против себя же. Непременно обсужу книгу со своими студентами.

– Как-то мои старинные приятели по колледжу Христа восприняли столь позорное поведение их бывшего однокашника?

В выцветших голубых глазах Генсло вспыхнул огонек.

– По-философски. Даже с гордостью. Кстати, почему бы вам не навестить альма-матер?

– Уже двадцать три года прошло с тех пор, как мне присвоили степень магистра.

– Скоро Адам Седжвик будет читать всему университету лекцию с критикой "Происхождения". Вот бы и поехали. Кому, как не вам, его опровергать?

Чарлз ужаснулся при одной лишь этой мысли.

– Духу не хватит защищать свои взгляды на людях. Мне это удается лишь в кабинетной тиши.

– Что ж, тогда выступлю я, – проговорил Генсло. Эмма особенно радовалась, что у них гостят Лайели.

С Мэри она подружилась, когда жила три с половиной года на Аппер-Гауэр-стрит, а Лайели – по соседству, на Харт-стрит.

По окнам Даун-Хауса косо хлестал дождь. Дарвин усадил Лайеля за бюро четыре года назад за ним работал и он сам, а тот же Лайель и Гукер побуждали его не мешкая приняться за работу и скорее ее напечатать. Сейчас Лайелю уже шестьдесят два, поредели волосы, зато большие глаза и волевой рот по-прежнему молоды.

Лайель был одержим новыми планами.

– Решено, Дарвин. Напишу книгу о родословной человечества. Назову, пожалуй, так: "Геологические свидетельства древности человека".

Чарлза весть и обрадовала, и ошеломила.

– Слава богу. Прямо гора с плеч! Вашу смелость я только приветствую. Не сомневаюсь, весь белый свет всколыхнется от вашей книги. И ужаснется ею. Вы, помнится, в этой же комнате предостерегали меня: писать о человеке опасно. По-моему, сейчас время вернуть вам сторицей ваши же предостережения.