Ральф Ингерсолл - Совершенно секретно

В этих закутах люди ели, спали и отправляли свои естественные надобности. Вместо уборной им служила оцинкованная кадка величиной с большое ведро для мусора. Она стояла у единственного входа в помещение — у низкой двери, земля перед которой была срыта под откос, иначе тут бы не пройти. Деревянный настил крыши был выстлан дерном.

Издали эти постройки казались очень аккуратными и симметричными. Они стояли правильными рядами. По утрам обитатели их выбирались наружу, выстраивались у кухни в очередь с котелками и возвращались с едой в свое жилье. Потом тех, кто мог ходить, выстраивали во дворе и вели на дорожные или какие-нибудь другие работы. Ландсбергские лагери содержались совершенно открыто, и жители Ландсберга не только знали о их существовании, но могли встречать их обитателей на шоссе, могли наблюдать, как заключенные работают на городских улицах.

Обитатели концлагеря носили бумажные полосатые пижамы. Полосы были широкие, лиловатого цвета. Другой одежды не полагалось, и даже этих пижам, вероятно, не хватало, так как большинство заключенных ходило в рубище, еле прикрывавшем их наготу. В тот майский день, когда мы туда приехали, с утра шел снег.

В первом лагере было очень много трупов — с размозженными черепами, с перерезанным горлом, с маленькими пулевыми ранами. Но большинство из них не носило следов насильственной смерти. Двери многих бараков стояли обгорелые после поджогов.

Всего в лагере было двести — триста трупов. Их собрали и сложили в то утро местные немцы, пригнанные сюда нашими солдатами. Трупы лежали рядами возле проволочной изгороди, за которой немцы начали рыть общую могилу. Несмотря на холодный ветер со снегом и на близость озонирующих сосновых лесов, в воздухе стоял смрад от человеческого жилья. Но трупы не пахли. В них не было ничего общего с телами убитых на поле боя. Тут нечему было разлагаться, так как жирового слоя на них не осталось.

Гнетущие воспоминания о концлагерях связываются не с теми условиями, в которых здесь жили люди, не с кремационными печами — в Ландсберге они тоже были, — не с такими отвратительными подробностями, как специальные помещения, где мертвецам дробили челюсти и выковыривали золотые коронки. Все это настолько страшно, что кажется просто невероятным.

Вас гнетет воспоминание о трупах — обнаженных костлявых трупах, туго обтянутых кожей, и о том непристойном зрелище, которое являют собой обнаженные половые органы этих скелетов, и мужские и женские. Это такая омерзительная карикатура на человека, что, раз увидев ее, вы будете с отвращением смотреть на свои собственные ноги, ибо они напомнят вам ноги этих трупов. Вас охватывает чувство величайшего унижения. Вы начинаете ненавидеть человеческое существо, после того как человеческая плоть предстала перед вами в таком виде. Вы ненавидите самого себя, стыдитесь своего тела.

Мы стояли, глядя на обнаженные трупы, и проходившие по шоссе солдаты задерживались и тоже смотрели на них сквозь изгородь. Коренастые, кругломордые немцы и немки из Ландсберга шли по шоссе, не останавливаясь. Такое зрелище не представляло для них ничего нового. Эти трупы были неотъемлемой частью их жизни.

Из первого лагеря, где нас встретили только мертвые, мы перешли в другой, где большинство заключенных было еще живо. Живые люди произвели на нас еще более страшное впечатление. Незаживающие раны, кашель, у некоторых — судорожные подергивания непомерно больших голов, торчащих на высохших тонких шеях. К нам подбежал подросток, радостно размахивающий рукой. Он буквально плясал от радости, но ни один мускул не шевелился на его лице, а глаза у него были, как голубые камешки. Мы отыскали повара, который был еще не настолько худ, чтобы потерять человеческий облик. Он очень хорошо говорил по-английски, так как выучил язык в Праге, еще до войны, собираясь уехать в Америку. От этого повара мы узнали о последних днях ландсбергских лагерей. Оказывается, заключенные знали многое из того, что происходило не только в самом Ландсберге, но и во всей Германии. Вести распространяли люди, которых перебрасывали из одного лагеря в другой. Когда прошел слух о том, что американцы близко, всех заключенных выгнали на уборку трупов, а люди умирали там ежедневно в большом количестве.

Сначала мертвых свезли к железнодорожной ветке, откуда их предполагалось доставить в другой лагерь — по-видимому, лучше оборудованный для сжигания трупов. Но вскоре пришло известие, что американцы продвинулись еще дальше. Комендант распорядился сжечь лагерь. Тех, кто был на работах, вернули среди дня обратно, с приказанием разойтись по баракам. Потом охрана подожгла солому, в расчете на то, что заключенные сгорят заживо

Выбраться из бараков наружу можно было только через единственную низкую дверь Убитые дубинками, прирезанные, застреленные — это были те немногие люди, в которых еще осталось достаточно сил и жизнеспособности, чтобы прорваться сквозь огонь и попытаться убежать Поджоги достигли своей цели лишь отчасти. Соломенная подстилка в бараках так пропиталась грязью и так отсырела, что огонь не брал ее. Но ближе к двери солома была посуше и дыма, который от нее шел, оказалось вполне достаточно, чтобы большинство людей задохнулось

Эта программа уничтожения еще не закончилась, когда американцы подошли к окраинам города. Уже были слышны отдельные залпы танковых пушек Комендант и вся охрана, за исключением нескольких человек, обратились в поспешное бегство. Тех, которые задержались дольше, чем следовало, первые американские отряды перехватили у ворот и загнали обратно. Скелеты расправились с ними сами. Они, еще были способны чувствовать злобу и возмущение, хотя почти все другие эмоции давно угасли в них.

В лагере, где мы застали живых, имелась больница. Это был деревянный барак с койками в два яруса, устланными соломой. На многих койках больные лежали по двое. Часто из двух один был уже мертвый. Больницей заведовал врач, вернее — то что от него осталось Жизнь этого заключенного сохранили, чтобы он мог хоть на немного продлить страдания своих товарищей.

Обитателей ландсбергских лагерей не трудно было бы отправить на тот свет, стоило только не покормить их день-другой. Эти люди не содействовали обогащению Третьей империи, ибо — сколько можно наработать с такими силами? Они недешево обходились государству. К ним была приставлена охрана из здоровых, сильных мужчин, за проводами высокого напряжения следили квалифицированные монтеры, кто-то должен был собирать отбросы, которыми их кормили. Почему тысячам таких людей сохраняли жизнь — вот чего не могли понять американцы. Это становилось ясным, когда вы вспоминали, что представляет собой вся остальная Германия.