Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
Могу только догадываться, какими сложными были технические условия, предъявляемые Мессаже, Линчем и Уилсоном, но Фонд предоставлял в те годы свои площадки и для многих проектов, показывающих и современных русских художников, включая прекрасные выставки таких кураторов, как Елена Селина, на которых она подвела итоги целых десятилетий истории актуального искусства в России. Фонд показал в Москве свою версию выставки Форума Гримальди, посвященной Грейс Келли, рассказывавшей о жизни знаменитой актрисы и принцессы Монако с интереснейшей сценографией выдающегося французского архитектора Натали Кринье, с которой мы позднее работали над «Сокровищами Мальтийского ордена» в Музеях Кремля. Выставка о Грейс Келли была совсем иного свойства, чем показы актуального мирового и отечественного искусства, но она замечательно получилась и внесла свой вклад в развитие понимания того, каким может и каким должен быть современный выставочный проект.
Фонд предоставил свою площадку и для первой в истории большой ретроспективы в Москве Таира Салахова – меня тогда резануло, что впервые серьезную выставку этого большого художника сделало в Москве частное учреждение культуры.
«Удиви меня!» Дягилев. «Русский авангард» в Форуме Гримальди
Владимир Семенихин как человек бизнеса действовал системно, и после успеха в Монте-Карло выставки «Бубнового валета» в 2009 году инициировал в Монако организацию экспозиции в честь столетия Русских сезонов Сергея Дягилева.
С моих детских лет, с первых мемуаров выдающейся балерины Тамары Карсавиной, купленных в магазине «Книга по искусству» на улице Кришьяна Барона в Риге, – Сергей Павлович Дягилев стал моим героем и кумиром. В детстве я мечтала быть балериной и очень старательно занималась в серьезной танцевальной студии под руководством бывшей танцовщицы Рижского театра оперы и балета. Герой и кумир – это именно те слова, которыми можно описать мое отношение к Дягилеву. В детстве и в юношеские годы я еще не знала, что именно этот человек станет для меня в зрелости моделью – «делать жизнь с кого?». Правда, Дягилев всегда был недосягаемым ориентиром – и позднее я поняла почему. То, что сделал этот человек, не сделал для отечественного искусства и культуры никто – он заставил всю Европу и весь мир склониться перед величием и своеобразием русского художественного гения. Понятно, что величие самого Дягилева состояло в том, что придуманные им выставки и спектакли были универсальны, он синтезировал в них невероятные достижения музыки, хореографии, сценографии. Действо, музыка и движение, объединенные вместе, гораздо более суггестивны, чем любое статичное живописное произведение, но всю свою профессиональную жизнь я стремилась к тому же, к чему стремился и Дягилев, – чтобы мир узнал русское изобразительное искусство, не столь уж хорошо известное широкой публике и недооцененное западным зрителем: его почти нет в зарубежных музейных собраниях, и обычно показывалось оно за пределами страны в первую очередь как экзотика с куполами и кокошниками.
Знаковые выставки русского искусства, над которыми я на протяжении всей моей жизни работала в качестве координатора, куратора, а затем и руководителя проектов, раскрывали перед зарубежным зрителем великую, неизвестную страницу в истории мирового искусства, встраивая имена русских художников в мировую иерархию, как это уже давно случилось с русской литературой и русской музыкой. Но я понимала – и понимаю, что нам с коллегами удалось осуществить лишь малую толику того, что мы хотели и планировали сделать.
Не смею сравнивать себя с Дягилевым, просто не имею на это права, но его страсть, его желания и намерения, как «пепел Клааса», стучали в мое сердце. И когда Владимир Анатольевич Семенихин предложил мне стать куратором выставки Дягилева в Национальном музее Монако, пригласив в качестве моего визави Джона Боулта, с которым мы вместе делали в свое время «Амазонок авангарда», я немедленно выпалила «да!». Я не могла и мечтать о том, что буду делать выставку в Монте-Карло, месте, которое с 1911 по 1929 год было штаб-квартирой «Русского балета», о человеке, о котором я прочитала практически все и на могилу которого на кладбище Сан-Микеле приезжала практически каждый раз, когда оказывалась в Венеции, – тем более что рядом с ним похоронены другие мои кумиры – Стравинский и Бродский.
Мы начали с Джоном работу над проектом – он в те годы часто приезжал со своей женой Николеттой Мисслер в Москву, и мы встречались в их квартире в знаменитом доме художников на Брянской улице, рядом с Киевским вокзалом. Особенно памятна мне поездка в Монте-Карло осенью 2008 года – я взяла неделю отпуска, прилетела в Монако и поселилась в старой-престарой гостинице «Александра» – теперь ее уже нет.
Мы провели с Джоном Боултом неделю в Монако, и все это время лил непрекращающийся дождь – случай редкий на Лазурном Берегу в октябре. Это обстоятельство способствовало, наверное, максимальной сосредоточенности на работе – мы посмотрели выставочные пространства виллы Собер[59], которая незадолго до этого была передана в распоряжение Нового национального музея Монако, нашего партнера по проекту. Сделать столь масштабный проект в залах относительно небольшого двухэтажного здания само по себе было вызовом. Состоялось несколько встреч с коллегами по обсуждению концепции выставки, возможного списка экспонатов и участников – намерения у всех были самые амбициозные. В Национальном музее сложилась эффективно работающая команда, к которой незадолго до описываемых событий присоединился новый директор – госпожа Мари Клод Бод, известная своей активной работой во Франции и Люксембурге. Все были воодушевлены идеей проекта, который бы отдал должное и Дягилеву, чей бюст установлен перед зданием Оперы Монте-Карло (рядом проходит улица, названная его именем еще при принцессе Грейс), и России, и русскому искусству.
Но главным для нас с Джоном в тот приезд было знакомство с художественными собраниями и архивами княжества, где оказалось довольно много весьма интересных, ранее не публиковавшихся артефактов. В хранилище реквизита Оперы Монте-Карло мы нашли несколько редких костюмов к балетам Русских сезонов с нашивками с именами танцовщиков, работавших еще при Сергее Павловиче, в Societe Bains de Mer[60] – с полдюжины макетов к дягилевским постановкам, в том числе и к тем, от которых мало что сохранилось. Самым памятным стал визит в хранилище Государственного архива княжества и работа с несколькими упаковками и саквояжами, в которых уже многие десятилетия хранился архив знаменитого танцовщика и хореографа Сержа Лифаря. В свое время я зачитывалась мемуарами этого человека, который был душеприказчиком великого импресарио, единственным, кто сразу откликнулся на отчаянные телеграммы больного Сергея Павловича из Венеции в августе 1929 года, который за ним ухаживал и на чьих руках Дягилев умер.
Всем известна судьба художественной части архива, унаследованного Лифарем, – еще при жизни последнего она была продана на аукционе и приобретена за относительно небольшие деньги для музея Уордсворт Атенеум в Хартфорде[61], штат Коннектикут.
