Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Нике Мишель
«Дело Распутина» стало для царского режима тем же, чем было для старого французского режима «дело о бриллиантовом ожерелье». И это не просто аналогия. Сами зачинщики массированных нападок на царский режим приводили в пример (правда, за закрытыми дверями) знаменитую историю с ожерельем королевы и ее последствия для королевского авторитета. Они ясно видели, что делом Распутина можно воспользоваться для тех же целей, и шум, который после этого стал подниматься вокруг загадочного крестьянина, был частью согласованного плана по дискредитации тех, кого хотели свергнуть. В этом отношении никаких сомнений не остается у любого беспристрастного свидетеля тех событий, что уже брали разбег и вели к катастрофе. К сожалению, число таких свидетелей, одновременно беспристрастных и хорошо осведомленных, весьма невелико среди разверзшейся бури страстей, омрачавших суждения. Годы прошли, прежде чем участники великой драмы смогли обронить хотя бы несколько скупых свидетельств о том, как эксплуатировали дело Распутина по образцу дела об ожерелье (достаточно указать здесь на недавно опубликованные в эмигрантской газете в Париже воспоминания Гучкова)[4]. Цель была достигнута, и в арсенале оружия для борьбы с царским режимом не было ничего более эффективного, чем тонны грязи, вылитые на царскую семью в связи с Распутиным.
Теперь, когда завеса клеветы рассеивается и исчезает с ходом истории, можно попытаться более спокойно реконструировать отношения между российской императрицей и тем, в ком она хотела видеть спасителя династии и империи. Прежде чем обратиться к проблеме, которую представляет психологический портрет царицы, скажем несколько слов о том человеке, который предстал перед ней в такой роли.
*Вряд ли нужно здесь подробно останавливаться на хорошо всем известной биографии Распутина. Он родился в 1863 году в Сибири, в семье зажиточных крестьян, в двадцать лет женился на девушке из того же сословия, вскоре после женитьбы ощутил призыв к странничеству, как это бывало и у тысяч других русских крестьян, отправлявшихся в долгий путь от одной святыни к другой. Такие скитания, которые порой длились целые годы и напоминали кочевой уклад, были одной из характерных черт русской народной жизни. Паломники везде встречали радушный прием, потому что крестьяне так же уважительно относились к их подвигу, как и любили послушать их рассказы о дальней стороне. Среди таких паломников Распутин и провел часть своей юности, дошел до святой горы Афон, вернулся в Россию, чтобы странствовать между разными святынями и почитаемыми местами, лишь иногда оседая ненадолго дома, у супружеского очага. Поговаривают, что в родной деревне у него была репутация повесы и конокрада и т. д.
Ничто не подтверждает этих злокозненных слухов, видимо возникших уже после. Точно же установлено, что на него донесли местным властям как на члена секты хлыстов и что по этому поводу было проведено полицейское расследование с обыском дома у обвиняемого, расследование, которое, кстати, не дало никаких результатов и о котором почти не вспоминали позднее, в тот период, когда слава о Распутине уже гремела повсюду. Однако очевидно, что Распутин все же имел связи с сектой и его религиозность невозможно понять без учета такого влияния.
Секта хлыстов была запрещена российским законодательством и преследовалась полицией по обвинению в безнравственности. Официально в России секта существовала только с начала XVIII века; на самом деле ее истоки уходят аж в Средневековье и связаны с сектой богомилов, которая была в славянском мире аналогом катаров или альбигойцев в западном мире в тот же исторический период. Иными словами, в основе учения этих сект отражены древние восточные доктрины, проникшие в самые разные секты в первые века христианства – о вечном противостоянии света и тьмы, проявляющемся в человеке борьбой духа и плоти. Из такой идеи можно было сделать разные практические выводы: дух мог восторжествовать над плотью через подвиг аскезы, или же, наоборот, презрение к плоти могло выражаться нарушением естественных законов, идеей, что никакое осквернение плоти не может запятнать дух. Именно эту мысль мы и находим в тайном учении хлыстов. Они считали себя «избранными Богом», очищенными через выход в состояние мистической экзальтации, когда, по их убеждению, они соприкасались со Святым Духом, и порой такие состояния экзальтации достигались путем эротического возбуждения. Здесь не место подробно анализировать любопытнейшее мировоззрение хлыстов – достаточно сказать, что, поскольку секта была запрещена Церковью и гражданским законодательством (именно потому, что ее обвиняли в аморальных практиках), ее адепты тщательно скрывали свои учения и часто нарочито выказывали ревностное отношение к официальной Церкви, притворяясь послушными христианами с пылким благочестием. В этом отношении они легко терялись в огромном массиве верующих, проникнутых таким мистическим рвением, весьма характерным для русской народной религиозности. Мы уже говорили, что Распутин годами варился в этой среде с ее горячей, хотя часто недисциплинированной верой, был склонен к резким переменам. В блужданиях по бесконечным дорогам, среди множества других странников ему встречались и люди сомнительной морали. Даже среди паломников с их простой, душеспасительной верой подчас попадались люди с совсем другим мировоззрением, для которых посещение святых мест было лишь предлогом для безделья, авантюрной жизни, бродяжничества, поводом попросить «стол, ночлег и приют»… Нервный и чувственный темперамент Распутина должен был найти в этом немало поводов для совершения греха, искупаемого затем пылкими молитвами. Но это было то самое вечное качание между порывами мистического благочестия и падением в очередную бездну грубого желания, которое и могло привлечь его, как и многих других, ему подобных, к тайному учению о благодати избрания, которому не страшно никакое осквернение. Это учение приверженцы хлыстовства проповедовали даже среди непосвященных. Стал ли Распутин действительно членом секты, точно знать мы не можем, но бесспорно, что у него были тайные сношения с общинами хлыстов. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, отметим здесь один очень мало известный факт, хотя и относящийся к более позднему периоду, когда Распутин был уже на пике славы.
За два–три года до начала Великой войны полиция обнаружила в Санкт-Петербурге «корабль» (так назывались общины хлыстов), во главе которого стояла некая Дарья Смирнова[5]. Женщину и ее главных приспешников задержали, дело было передано в суд присяжных, когда при обыске дома у Смирновой в числе прочих предметов, полученных ею в качестве приношений, была найдена прекрасная серебряная чаша, на которой были выгравированы имена императрицы и маленького царевича-наследника. Это был подарок Распутина, оказавшегося одним из ближайших друзей обвиняемой. Прокурор, занимавшийся этим делом, испугавшись, потребовал, чтобы суд проходил за закрытыми дверями, чтобы имя императрицы не произносилось публично; дело рассматривали в спешке, Смирнова отделалась приговором о ссылке и исчезла; о ней больше никто ничего не слышал. История эта показывает, что Распутин поддерживал отношения с хлыстами не только в юности, но и гораздо позднее, когда уже был знаменитым человеком, объектом почитания и ненависти для многих и многих.
Достаточно вспомнить эту ненависть и ожесточенную кампанию против Распутина, чтобы задаться вопросом: почему среди этой массы оскорбительных обвинений, ему брошенных, так никогда и не было предъявлено никаких доказательств его связи с хлыстами? Почему рассказанной нами сейчас истории так никто и не предал огласке[6] – и это ровно в то время, когда везде всячески пытались разузнать самые скандальные подробности о жизни Распутина? Более того, как только начинали поговаривать, что он мог быть хлыстом или был близок к секте, это предположение сразу категорически отвергалось, причем как сторонниками Распутина, так и его злейшими противниками, утверждавшими, что они провели расследование, доказывающее обратное. И это возвращает нас к заговору, сплетенному вокруг загадочного крестьянина. Ключ к этой загадке дан в посмертно опубликованных «Воспоминаниях» Гучкова, уже приводившихся нами: автор утверждает, что «лишь позднее» догадался, что революционеры не были заинтересованы в том, чтобы Распутин был осужден как член секты. В самом деле, если бы такое обвинение было доказано, то по закону он бы как сектант был приговорен к ссылке. Однако никто не хотел его исчезновения, он был нужен, чтобы через него можно было провести «дело об ожерелье», чтобы наносить удары, которые, через Распутина, падали бы на императрицу и на царскую семью. Кроме того, никто бы никогда не поверил, что царица посещала собрания хлыстов: проще было намекнуть, что ее отношения с Распутиным, именно потому что они ограничивались личными встречами, должны были быть чем-то неприличным и что было что-то извращенное в том доверии, которое государыня оказывала «грязному мужику»…
